Плавильная лодочка. Карагандинская повесть. Е. И. Зейферт

встать. В сизом воздухе зреет и лопается холодное октябрьское варево.

      Охранники между собой говорят по-русски. Марийка прислушивается, но понимает только одно презрительное слово – «немцы». Она знает, что их так называют по-русски, но не догадывается, почему с таким презрением и недовольством. Один охранник, синеглазый, с щербинкой между верхними передними зубами, немного похож на ее отца. Марийка тянется было к нему, но тяжело вздыхает и от страха зажмуривает глаза: мир стал жалким перевертышем, отец бесследно исчез, стал троллем.

      Вдруг кто-то задышал прямо в ухо быстрой, щелкающей, сладкой немецкой речью: «Matje, nemm da Mudr an dr Hand, ich nemm si zuh mich»10. Марийка открывает и вскидывает глаза – к ней склонилась уставшая молодая женщина с тоненькой сеточкой морщин у глаз, огромными бледно-голубыми глазами и печальным ртом. «Ich pin Lidia. Mir sin ouch taitsche Lait. Mir lewe hiere schon zehn Jahre, mir hawe n Haus»11. Лидия уверенно берет Марийку за руку, девочка тянет за собой Ольгу, но тут подскакивает охранник – тот, который похож на отца Марийки – и отталкивает от нее Ольгу. Он громко ругается. Лидия побыстрее отводит Марийку в сторонку и переводит ей на человеческий язык смысл его ругательств: Ольгу, как и других привезенных женщин, увезут в лагерь.

      Серое небо пенится, где-то в другой стране под землей в уютных рудниках уснули гномы. У каждого бородатого карлика-стража в руках зажаты драгоценные камни. Гномы не знают, что над их головами творится невероятное зло, от которого земля никогда не оправится.

      Марийка разжимает ладошку. На ней – круглый белый камень, его просунула в ладошку девочки Лидия. Это курт. «Ese, Kindje. Tes is Trockekähs. Dr is lecker»12. Марийка жадно лижет курт, он соленый, он вкуса ее слез.

      На немцев добрыми старыми глазами смотрят казахи и казашки, детей разбирают по домам. Готовы забрать и женщин, но их не отдают.

      Марийка ест белый камень.

* * *

      1929.

      Между ними дрожащий огонь.

      Гости замирают, заглядывают внутрь себя.

      Лидия и Виктор сидят друг против друга. Она поставила свечу в песок, и между ними дрожащий огонь. В зрачках Виктора его нет. Марш, поверхностный триумф марша поднимает новобрачных с места. Но где приглашающий – этот высокий, с белым платком на руке велеречивый человек? Куда им идти, покажут ли путь к арочным воротам крестная мать жениха и крестный отец невесты? Манна ложится хлопьями на земляной пол. Пусть жених распорядится, чтобы для невесты сыграли туш! Да не один, а три туша, а потом зазвучат три вальса, в которых Виктор закружит Лидию. И никто, никто не осмелится танцевать при них. К платью невесты приколот один подарок – от Виктора.

      Впрочем, это лишь игра отраженного огня в зрачках Лидии. Стук барабана и фанфарные сигналы ударяются друг о друга в ее глазах, а радужке ее жениха и неведом рикошет.

      Им пора войти в круг танцующих со свечами в руках. Виктор раздражен, он всегда всем раздражен: и свечами в руках подружек невесты, и стоящими на полу подсвечниками, и едва заметной морщинкой на переносице юной Лидии, и ее низким голосом. Их торопят, едва не наступая ему на ноги. «Steh uf! Mach doch! Wider pist tu in dich g’kehrt! So ‘ne dumme Gans!»

10

Девочка, бери маму за руку, я заберу вас к себе (пер. с диалекта поволжских немцев).

11

Меня зовут Лидия. Мы тоже немцы. Мы живем здесь уже десять лет, у нас есть дом (пер. с диалекта поволжских немцев).

12

Ешь, детка. Это сухой сыр. Он вкусный (пер. с диалекта поволжских немцев).