У меня на руках четыре туза. Джеймс Хедли Чейз

тупо уставился в карточку, которая была составлена на французском языке, и пробурчал:

      – Мне луковый суп и бифштекс.

      Принесли сухое вино для Гренвилля. Он попробовал его и одобрительно сказал:

      – Прекрасно, Шарль.

      – А что желаете вы, мистер Гренвилль? – наклонившись к нему, спросил метрдотель.

      Гренвилль даже не заглянул в меню.

      – Как лангусты?

      – Великолепны, мистер Гренвилль.

      – Тогда зажаренных лангустов и утку.

      – Прекрасный выбор, мистер Гренвилль.

      Тот улыбнулся Арчеру:

      – Я вам советую взять то же самое, Джек. Они замечательные.

      Умирающий с голоду Арчер согласился немедленно. Потом Гренвилль ослепительно улыбнулся американцу:

      – Джек мне объяснил ситуацию, мистер Паттерсон, и она мне представляется интересной. Я предлагаю обсудить детали после обеда. Не следует заниматься делами во время еды. Получим сначала удовольствие, а потом будем работать. – Он снова мелодично рассмеялся и, не давая возможности Паттерсону вставить хотя бы слово, принялся рассказывать историю отеля. Упоминая великие имена, как будто он близко знал этих людей, Гренвилль рассказал несколько забавных анекдотов об эксцентричных клиентах. Изумленный Паттерсон слушал, широко раскрыв глаза. Принесли луковый суп и лангусты. Потом рядом с Гренвиллем появился официант.

      – Мистер Паттерсон – гость, – повторил Гренвилль. – Здесь замечательный винный подвал, мистер Паттерсон. Вы еще не пробовали мускат урожая 1929 года, не упускайте возможности им насладиться. Думаю, у них осталось еще несколько бутылок, не правда ли, Шарль?

      Официант расцвел от счастья:

      – Для вас всегда пожалуйста, мистер Гренвилль!

      Паттерсон, который ничего не понимал в винах, был просто поражен и кивнул:

      – Хорошо, подавайте.

      А Гренвилль по-прежнему не умолкал. Он посоветовал Паттерсону посмотреть выставку современной живописи в маленькой картинной галерее.

      – Там есть непризнанные художники, картины которых через несколько лет будут стоить очень дорого.

      С живописи он перешел на музыку.

      Паттерсон ел, бурчал, а Арчер одновременно наслаждался и пищей и Гренвиллем. После современной живописи и музыки тот заговорил о кино.

      – Париж – столица авангардистских фильмов, – продолжал он разговор, заканчивая утку. – Думаю, у вас не будет времени ходить в кинотеатры, но человек вашего ранга не должен пропускать некоторые из этих картин.

      Арчер обратил внимание, как реагирует Паттерсон на блестящие речи Гренвилля. Тот не давал ему возможности сделать какие-нибудь замечания или комментарии. Его монолог продолжался до тех пор, пока не принесли десерт – рябину в шампанском, – от которого Паттерсон и Арчер отказались.

      Закончив есть и выпив кофе, Гренвилль подозвал официанта:

      – У вас еще остался мой любимый напиток, Шарль?

      – Конечно, мистер Гренвилль.

      Улыбаясь, тот повернулся к Паттерсону:

      – Коньяк 1906 года. Великолепный.

      – Я