Безделица. Фёдор Кришкин

в свет верю.

      – Правда? А в свет какой? В солнечный?

      – Нет, в свет, что есть во всем мире. Верю, что есть он.

      – Так почему же тогда зло есть?

      – Потому что мы же и есть зло.

      – И что ты, например, сделал с этим злом, веря в свет? Слушай, мне вот что кажется: эта беседа про церковь вообще никакого смысла с самого начала не имела. Мы сказали очень много, только вот зла от этого меньше в мире не стало.

      – Правда, черт! Послушай, Володь, а ты сам что со злом сделал? Ты ведь тоже, считай, ни во что не веришь.

      Володька обиделся. Такой вопрос оказался слишком прямым для каждого из собеседников.

      – Я в формулировки верю. Формулировки – великая вещь!

      – Как же ты скажешь о любви, например?

      – Любовь – это… комфортное сосуществование сторон в наиболее благоприятной для них среде, вот! И я стараюсь следовать такому определению.

      – Скажи, а ты себя свободным ощущаешь?

      – Более чем. А что такое? Неужто так хорошо прозвучало? – Тебе не кажется, что твоя эта формулировка тебя ограничивает?

      – Ничуть. Это даже и подходит во всех смыслах.

      – Не знаю, странно это всё… не в себе ты, Володь!

      Тут Воронихину стало как-то пустее прежнего. Он даже чуть не пролил чай, потому что руки его тряслись от такого количества тезисов и формулировок, и при этом всем не было ни единого действия и поступка!

      На том и разошлись. Выйдя на улицу, Александр Дмитриевич подумал:

      Надоело все это! Как же можно просто сидеть и говорить при такой-то погоде?

      Возвращаясь домой, он увидел на сырой дороге птицу. Маленькую-маленькую. Он сразу узнал ее, потому что трудно было не узнать собственное дитя, которое лежало на земле совсем неподвижно. Воронихин испытал такой ужас, какого до сих пор никогда не испытывал. Он разозлился, в потом и вовсе расплакался. Взяв птичку с собой и попытавшись напоить ее водой (Александр Дмитриевич, что примечательно, не пил) из фляги (чего ему уже не удалось), что подарил нашему герою его дедушка, Александр вспыхнул с новой силой, протянул флягу к небу и вскричал:

      – Горе наше, страх наш и бес наш! Не будет отныне дождя, не будет отныне зла! Только мы и любовь наша. Сосуществование? Как же! Не бывать такой любви! Только общая, только деятельная, только светлая!

      Дождь прекратился. Стало палить солнце. Именно палить, потому что такую аномальную жару встретить в наших краях трудновато. Земля же была сырой, а в ней уже лежала птица, о которой Михаил Дмитриевич уже не мог забыть. Да и не нужно было ему о ней забывать…

      Так Александр Дмитриевич Воронихин украл дождь, и наступила невероятная засуха.

      Следующие два дня прошли насыщенно не только для нашего деятеля и героя, но и для каждого человека. Все пытались освежиться и жаждали не только ветра, но и помощи друг от друга, а там, где людям хотелось помощи, появлялся Александр Дмитриевич. Он раздавал дождь и был счастлив, что теперь свет распространяется