Разбойничья злая луна. Евгений Лукин

профилю, выражала изумление и даже любопытство.

      – А как все вышло-то?

      – Рыбу я ловил! – закричал Перстков. – Пока клевало – все нормально было. А подсёк…

* * *

      Турбаза напоминала кунсткамеру. Мало того, через каждые несколько шагов это нагромождение нелепостей преображалось. Наклонённый, подобно шлагбауму, шест со скворечником над коттеджем № 8 внезапно выпрямился; но зато сам скворечник превратился в розовую витую раковину, насквозь просаженную мощным шипом. От раковины во все стороны мгновенно и беззвучно прокатилась волна изменений, перекашивая небо и деревья, разворачивая домики, заново искажая перспективу.

      Как ни странно, актёр спотыкался мало. Причина была проста: он почти не глядел под ноги. Николай предпочитал держаться справа, потому что левый профиль Григория доверия не внушал – это был профиль авантюриста.

      – Ну что ты всё суетишься, Никола! – скрывая растерянность, актёр говорил на пугающих низах. – Ну странное что-то стряслось… Но не смертельное же!..

      По левую руку его золотился штакетник, местами переходя в узорную чугунную решётку.

      – Да как же не смертельное! – задохнулся Перстков. – А книга моя «Другорядь» теперь не выйдет – это как? А чего мне стоило пробить первый сборник – знаешь?.. Не смертельное… Ты посмотри, что с миром делается! Может, теперь вообще ничего не будет – ни литературы, ни театра!..

      Чуский с интересом озирал открывающийся с пригорка вид.

      – Театр исчезнуть не может, – машинально изрёк он, видимо уловив лишь последние слова Николая. – Театр – вечен.

      – Ну, значит, изменится так, что не узнаешь!

      – Эва! Огорчил! – всхохотнул внезапно Григорий. – Там не менять – там ломать пора. Особенно в нашем ТЮЗе…

      И Перстков усомнился: верить ли слуху.

      – Я знаю, почему ты так говоришь! – закричал он. – У тебя с дирекцией трения! А я?.. А мне?..

      Острая жалость к себе пронзила Персткова, и он замолчал. Мысль о погибшем сборнике терзала его. Ах, «Другорядь», «Другорядь»… «Моих берёз лебяжьи груди…» Какие, к чёрту, лебяжьи! Где вы видели розовых лебедей?.. Да и не в лебедях дело! Будь они хоть в клеточку – кто теперь станет заниматься сборником стихов Николая Персткова?! Сколько потрачено времени, сил, обаяния!.. Пять лет налаживал знакомства, два года Верку охмурял, одних денег на поездки в Москву ухнул… положительная рецензия аж от самого Михаила-архангела!..

      Всё прахом, всё!

* * *

      Ива при виде их затрепетала и словно приподнялась на цыпочки. Даже с двумя профилями Григорий Чуский был неотразим. Узкие загадочные глаза на гибких ветвях влажно мерцали, алые уста змеились в стыдливых улыбках.

      – Эк, сколько вас! – оторопело проговорил актёр, останавливаясь.

      – Ну чего ты, пошли… – заныл Перстков. – Ну её к чёрту! Она ко всем пристает…

      – А ничего-о… – вместо ответа молвил Григорий. – А, Никола?

      И он дерзко подмигнул иве.

      – У тебя на роже – два профиля! – с ненавистью процедил Перстков.

      – Серьёзно? – Чуский