Разбойничья злая луна. Евгений Лукин

быть? Почему вы здесь?

      – Як грохнуло… – беспомощно повторил Левша. – А потом усё тихо… Я подумал… може, у вас тут усих вбыло? Може, помочь кому?..

      Жалобно улыбаясь, он переминался с ноги на ногу. Ему очень не хотелось уходить из ярко освещённой кабины в неуютную ночь, где возле каждого вверенного ему холма в любую секунду могло ударить в землю грохочущее пламя. Последним трогательным признанием он доконал Акимушкина, и тот растерянно оглянулся на сержанта: что происходит?

      Старший сержант Царапин грозно развернулся на вертящемся табурете и упёр кулаки в колени.

      – Лев-ша! – зловеще грянул он. – На по-ост… бе-гом… марш!

      На лице Левши отразился неподдельный ужас. Он подхватился, метнулся к выходу и, грохоча ботинками, ссыпался по лесенке. Лязгнула бронированная дверца, и всё стихло.

      – Дитё дитём… – смущённо сказал Царапин. – Зимой дал я ему совковую лопату без черенка – дорожку расчистить. Пришёл посмотреть – а он сел в лопату и вниз по дорожке катается…

      – «Старт», ответьте «Управлению»! – включился динамик.

      – Ну наконец-то! – Акимушкин схватил микрофон. – Слушает «Старт»!

      – Информирую, – буркнул Мамолин. – Границу пересекали три цели. Повторяю: три. Но в связи с тем, что шли они довольно плотным строем… Видимо, цель-три оказалась в непосредственной близости от зоны разрыва второй ракеты, была повреждена и, следовательно, тоже уничтожена. Пока всё. Готовность прежняя. «Старт», как поняли?

      – Понял вас хорошо, – ошеломлённо сказал Акимушкин.

      С микрофоном в руке он стоял перед пультом, приоткрыв рот от изумления.

      – Вот это мы стреляем! – вскричал он и перекинул тумблер. – «Шестая пушка», ответьте «Кабине»!

      Жоголев откликнулся не сразу.

      – Мамолин утверждает, что мы двумя ракетами поразили три цели, – сообщил Акимушкин. – И как тебе это нравится?

      – Два удара – восемь дырок, – мрачно изрёк Жоголев. – Слушай, у тебя там прикрытие прибежало? Люди все на месте?

      Царапин оглянулся на Акимушкина.

      – У меня, Валера, вообще никто не прибежал, – сдавленно сказал тот. – Что будем делать?

      – В штаб сообщил?

      – Да нет связи со штабом! И послать мне туда некого! Не дизелиста же!..

      – Ч-чёрт!.. – сказал Жоголев. – Тогда хоть Мамолину доложи. У меня нет двоих…

      – Царапин, – позвал Акимушкин, закончив разговор, – когда в штаб звонил – какие гудки были? Короткие? Длинные?

      – Никаких не было, товарищ лейтенант. На обрыв провода похоже… – Царапин не договорил, встрепенулся, поднял палец. – Тише!..

      Грохнула дверца капонира, по бетону гулко прогремели тяжёлые подкованные ботинки, фургон снова вздрогнул на рессорах, и в кабину ворвался ефрейтор Петров – бледный, без головного убора. В кулаках его были зажаты стволы двух карабинов. Качнулся вперёд, но тут же выпрямился, пытаясь принять стойку смирно.

      – Рядовой Петров… – задыхаясь, проговорил он, забыв, что неделю назад нашил на погоны первую