Мертвый кролик, живой кролик. Елена Михалкова

день был солнечный – это Мордовин хорошо запомнил. Осень в том году пришла поздняя, до середины ноября было тепло.

      Он вспомнил, как они втроем сидели над раскрытой сумкой. Шторы задернули сразу, как вошли в дом, но было все равно светло, и он видел, какие серые лица у этих двоих. Мятые от страха, точно жеваная бумага. У него, наверное, было такое же.

      Позвонить Забелину? Или Колодаеву?

      Один тупой, второй трусливый, хуже старой болонки. Он в юности думал, что такие трусы встречаются только в художественных книжках, а в реальной жизни их не бывает. Что приукрашивают товарищи авторы действительность.

      Ну, допустим, позвонит он Колодаеву… Тот обмочит штаны от страха и прискачет сюда, ныть и спрашивать, что же теперь делать. Какая от этого польза?

      А вот Забелину стоило бы звякнуть. Но их последний разговор закончился так, что даже гадить на одном поле Роман с ним теперь не сядет. Как они тогда не подрались – одному богу известно.

      «Ко мне Ленька больше не явится, – рассудил Мордовин. – А на остальных наплевать. Пусть разбираются сами».

      Глава 4

      – В поликлинику я ходила, – рассказывала Тамара Забелина. – Мне там пяточную шпору разбивали. До того болело – наступить не могла! На прошлой неделе я в Новоспасском монастыре молилась, там есть икона чудотворная, у которой надо просить об исцелении… И в самом монастыре приятно. Бывал ты в Новоспасском монастыре, милый?

      Сергей Бабкин сказал, что не бывал.

      – Это ты зря. Сходи. Там душа очищается. Но мне икона не помогла. Пришлось в поликлинику. Врач, значит, выписал мне такую процедуру, как будто током по пятке ударяют, аж слезы из глаз…

      – Тамара Григорьевна, как вы думаете, где может быть Егор?

      Забелина уставилась на Сергея Бабкина, недовольная, что ее перебили.

      – У дружков своих школьных, где еще. Вы за него не переживайте, он получше нас устроится.

      – Как же не переживать, когда ребенок ушел и не вернулся?

      Тамара поерзала на стуле. Выпуклые темные глаза под иссиня-черной крашеной челкой обежали комнату, словно Егор был тараканом, притаившимся на обоях.

      Вместо седовласой старушки, которую ожидал увидеть Бабкин, за столом сидела невысокая, крепко сбитая моложавая женщина. Сверившись с записями, он понял, что ошибся: ей было не семьдесят пять, а на десять лет меньше. Перед каждой репликой Забелина выдерживала долгую паузу.

      – Да что пропал… Он записку оставил.

      На щеках у нее играл яркий здоровый румянец, как у человека, который много времени проводит на свежем воздухе. Над верхней губой темнела полоска усов.

      – Расскажите про друзей Егора. И чем он увлекался?

      – Про друзей не знаю, он их сюда не водил. Понимал, что ко двору не придутся.

      – Почему?

      – Да ведь приятелей-то каждый по себе подбирает. Значит, они такие же, как Егор.

      – А какой Егор?

      Она пожевала губами. Сергей заметил, что, несмотря на моложавость, повадки у нее старческие. Она кряхтела, садясь. Расколола кусок рафинада щипчиками и пила чай вприкуску. Причмокивала, обсасывая каждый кусочек.

      – Мне