Фаза быстрого сна. Лина Николаева

руку. Больше не тянет ездить верхом.

      Дело было не столько в страхе, сколько в воспоминаниях. Все детство Марк занимался музыкой и хотел связать с этим жизнь, однако сломанная рука перечеркнула мечту, и пусть после неудачи прошло достаточно времени, воспоминание до сих пор вызывали горечь.

      Лаэм хохотнул:

      – Зейн, покажи своего малыша.

      Ехидно улыбаясь, начальник стражи снял с пояса свисток и подул в него. Прошло не больше пятнадцати секунд, как через двухметровую стену перепрыгнула черная псина размером с лошадь. Марк отшатнулся, но зверь подошел к Зейну и склонил перед ним голову, точно в поклоне. Стало ясно, что это не собака. Телосложением он действительно напоминал борзую, однако тело оказалось более вытянутым и с осиной талией, морда – шире и длиннее, в ней угадывалось что-то лисье. Короткая шерсть была не черной, а серой, как припорошенной пылью.

      – Что, мой красавец больше нравится?

      Зейн потрепал животное по гриве, и впервые на лице мужчины появилась добродушная улыбка. «Красавец» оскалился, по-собачьи вывалив язык.

      – Лошади так лошади. Кто это? Не похоже на ездовое животное.

      – Орторы. Гордость Акиды, таких больше нигде не выращивают. Выглядят хрупкими, но это обман. Мы их и для езды, и для боя используем.

      Марк насторожился. Речь шла про «собачьи» бои или настоящие сражения? Если вспомнить слова Штерна про города, выжженные войной…

      Лаэм свойски улыбнулся:

      – Вы еще удивитесь, сколько всего есть в этом мире.

      «Всего поменьше бы», – Марк не ответил и подошел к буланой лошади, которая выглядела спокойнее остальных.

      ***

      Вся жизнь превратилась в сплошной тракт. Четыре дня пути до Альты стали семью, и каждый из них люди начинали с проклятий, а продолжали ругательствами и бранью.

      Не хватало примерно всего: сил, сна, отдыха, тепла, еды, ванны. Вместо этого были спальные мешки, которые они стелили рядом с костром, пытаясь согреться, но это не получалось. Ночные дежурства, чтобы поддерживать огонь. Котелки, где готовили похлебку с кусками жира. Иногда в ней попадались шерстинки, оставшиеся с плохо освежеванной кроличьей или птичьей тушки. И мытье в реках, которые вопреки недавним мыслям насчет погоды оказались по-мартовски холодными.

      Мерный цокот копыт соответствовал ритмичности вопроса, бившегося в голове: «Что? Что? Что?..» Зейн больше ворчал, Лаэм рассказывал ерунду вроде: «Эти земли зовутся Клыками из-за острых скал» или «Исполняется двести девяносто пять лет со дня возрождения Альты». Но что с магией? Что с расами? Что с законами? Что с войной? Ответов не было, хотя в течение первых дней у людей еще оставались силы спрашивать, а потом недоверие улеглось, уступив место нескончаемой усталости, и только изредка, уже под вечер, оно еще поднимало иглы да кололо, веля снова спросить.

      Бешеный темп путники сбросили, когда впереди показался город. Альту обступали поля, и на них трудились тысячи мужчин и женщин, готовящих землю к посеву. Марк старательно вглядывался в крестьян,