Жестокий век. Исай Калашников

Следи, чтобы не бездельничал. Он твой раб.

      – Ты теперь большой господин! – осклабился Улдай, упитанный парень с толстыми, словно опухшими, верхними веками над маленькими веселыми глазами.

      – Он должен выделывать столько же овчин, сколько и ты, – продолжал Аучу-багатур. – Не выделает – будет бит палками. Каждая невыделанная овчина – две палки. Понятно? А тебе, Тэмуджин, понятно?

      – Я не буду выделывать овчины, – глухо сказал Тэмуджин. – Я не раб! Я сын высокородного родителя!

      Улдай засмеялся:

      – Мы тебе будем давать на выделку овчины не простых, а высокородных овец!

      – Дурак! – сказал Тэмуджин.

      – Но-но, умный нашелся! Посмотрю, каким ты станешь через несколько дней.

      Они уехали. Тэмуджин сел на землю, привалился спиной к стене юрты, закрыл глаза. Под ресницами лежали темные тени, сухая кожа туго обтягивала скулы. Булган принесла воды, присела перед ним:

      – Выпей, сынок.

      Тэмуджин отодвинул руку с чашкой:

      – Не хочу. Дай что-нибудь поесть.

      Булган растерянно посмотрела на сына – в юрте не было ни крошки съестного. Только вечером она сможет получить у баурчи Таргутай-Кирилтуха немного молока и хурута. Тайчу-Кури в ответ на ее взгляд виновато потупился:

      – Может быть, я схожу к соседям?

      – Иди, сынок, к Сорган-Шира́.

      Сорган-Шира делал для Таргутай-Кирилтуха кумыс и тарак[25], у него всегда было в запасе что-нибудь съестное. Она надеялась, что сосед не откажет ради такого случая. И верно, Тайчу-Кури вскоре вернулся с большой чашкой творога и котелком кумыса. А следом пришел и сам Сорган-Шира, кривоногий мужчина с лысеющей головой, настороженно оглянулся и поклонился Тэмуджину:

      – В моем сердце живет добрая память о твоем родителе.

      Булган с жалостью смотрела на тонкую шею Тэмуджина, до красноты натертую березовой кангой. Непонятно было, слушает он Сорган-Шира или его мысли далеко отсюда. Съев творог и запив его кумысом, он взглянул на Сорган-Шира, и в его глазах неожиданно промелькнули насмешливо-злые огоньки.

      – Если в твоем сердце так крепка память о моем отце, сними с меня колодку, дай коня и седло. А?

      Сорган-Шира снова боязливо оглянулся, крепко потер лысину:

      – Ты бы лучше помалкивал, молодой господин, об этом. Неужели еще не понял, кто такой Таргутай-Кирилтух? Мы-то его хорошо знаем.

      – Лучшего господина вы и не заслуживаете! Смирный конь одинаково везет и хозяина, и вора. – Тэмуджин отвернулся.

      Смущенный Сорган-Шира ушел домой. Булган пригласила Тэмуджина в юрту, отрезала от своего одеяла кусок овчины, подложила под колодку, чтобы она меньше натирала ему шею.

      Работать утром Тэмуджин не стал. Он сидел в тени юрты, подогнув колени, положив на них руки, на руки – голову, молчал; Тайчу-Кури, обливаясь потом, тер крюком овчины, время от времени просил его:

      – Ты хотя бы для виду поработай. Палками бить будут. Ох и больно они бьют палками!

      – Молчи!

25

Тарак – молочный продукт.