Инквизитор. Божьим промыслом. Стремена и шпоры. Борис Конофальский

всем, – уверил её генерал. – Петух был необыкновенно вкусен.

      – Так его готовят у меня на родине.

      – Это прекрасно. Мне нужно с вами поговорить; не могли бы вы пройти в мою спальню?

      Тут госпожа Хабельсдорф немного замялась и посмотрела на Гюнтера, что был в той же комнате, что и они, занимался какими-то делами, а потом произнесла:

      – Уж не пристало мне…, – и добавила, улыбаясь. – Я же замужем.

      – Нет, нет, – Волков прижал руки к сердцу, – уверяю вас, вашей чести ничего не угрожает. Мне просто нужны некоторые пояснения.

      – Да? – она всё ещё сомневалась и явно была обескуражена его просьбой – в ночь идти к мужчине в спальню. Но потом всё-таки согласилась: – Ну хорошо.

      Волков проводил её в свою спальню и, отодвинув занавеску от окна, спросил, указывая на улицу:

      – Госпожа Хабельсдорф, а вы давно тут живёте, на этой улице?

      – Давненько, как замуж вышла, – теперь она была немного удивлена. Но всё ещё опасалась его, не подходила ближе.

      А генерал отметил, что у неё неплохие зубы, все передние целы, и она ещё не очень стара, едва ли ей перевалило за сорок. И вообще она… аппетитна для своих-то лет.

      – И всех здесь знаете? – продолжал он.

      – Почти.

      – А такого человека, как Вольфганг Шибенблинг, вы знаете? Кажется, он живёт на этой улице. Он, по-моему, бондарь.

      Она снова была удивлена, поглядела на него как-то странно и ответила:

      – Уж не знаю, бондарь ли он, но его дом от нашего стоит через два других. И каждое утро его карета ездит за стену – к реке, наверное.

      – О, у него есть карета? – Волков хмыкнул. – Хорошо живут ваши бондари.

      – Не знаю, как они живут, мы с ним не очень водимся, – отвечала женщина.

      – Потому что он еретик – то есть лютеранин? – спросил генерал, глядя через окно на улицу, на которой у каждого дома горел фонарь.

      – Нет, не потому… Потому что заносчив больно, думает, что не ровня мы им; если кивнёт при встрече, и то хорошо, – отвечала госпожа Хабельсдорф.

      Но теперь генерал смотрел на неё пристально, и ему показалось, что она немного кривит душой: нет дорогая, он чванлив не потому, что вы ему не ровня. И он продолжил разговор:

      – А много ещё на этой улице лютеран проживает?

      – А к чему это вы интересуетесь, господин барон? – и теперь она снова спрашивала с опасением. Когда он звал её в свою спальню, то её опасения были лёгкие, такие, при которых можно и поулыбаться сконфуженно, теперь же опасения были почти равны испугу.

      И он ответил ей как можно более расслабленно:

      – Так хочу знать, с кем живу на одной улице, а то люди всё неприветливые какие-то, – он указал на красивый дом с большими окнами. – Вот в том красивом доме кто живёт?

      Она даже не подошла к окну, чтобы взглянуть на дом, и почти сразу ответила:

      – Там живёт господин Хаанс Вермер с семьёй.

      – Хаанс Вермер… Хаанс…, – повторил барон, глядя на красивый дом. А потом повернулся к ней и продолжил: – Сдаётся мне, что приехал он с севера?

      – Да,