Механизмы радости. Рэй Брэдбери

пришел мужчина, без пиджака, с галстуком набекрень. Они жадно пили апельсиновую газировку, наблюдали, как пузырьки рвутся вверх из бутылок. Стояла тишина. Они прислушивались, как солнце занимается настройкой старых стальных рельсов. Запах разогретой смоляной пропитки шпал витал меж ними в просоленном воздухе. А муж тем временем нежно похлопывал по атласу.

      – Через месяц, в мае, мы поедем в Сакраменто. Затем в Сиэтл. К первому июля доберемся. Июль – хорошее время в штате Вашингтон. Потом, как похолодает, – в Йеллоустоун, по несколько миль в день, тут поохотимся, там порыбачим…

      Мальчику наскучило, и он принялся кидать в океан палки и бегать за ними, как собачка, чтобы принести обратно.

      Мужчина продолжал:

      – Зимой – в Тусоне, затем часть зимы проведем во Флориде, весной на побережье, и, может быть, в Нью-Йорке к июню. Через два года – летом в Чикаго. Три года спустя, зимой, может, махнуть в Мехико-Сити? Куда только рельсы приведут. И если мы найдем старую железнодорожную ветку, про которую ничего не знаем, то что за печаль – поедем по ней, она куда-нибудь да приведет. А в какой-нибудь год мы спустимся на лодке по Миссисипи, всегда об этом мечтал. Хватит на всю оставшуюся жизнь. Вот сколько мне хотелось бы этим заниматься…

      Его голос дрогнул. Он начал было теребить в руках сложенный атлас, но тут нечто сверкнуло в воздухе, плюхнулось на бумагу, скатилось в песок и свалялось во влажный комочек.

      Жена посмотрела на влажное пятно в песке и быстро перевела взгляд на лицо мужа. Его печальные глаза заблестели. А на одной щеке остался влажный след.

      Она затаила дыхание. Взяла его за руку и крепко сжала.

      Он сильно стиснул ее пальцы, смежив веки, и медленно, не без труда, промолвил:

      – Вот было бы здорово, если бы мы легли вечером спать, а за ночь все вернулось бы на свои места – вся глупость, весь шум, вся ненависть, все ужасное, кошмарное, все злодеи и глупые дети, вся неразбериха, мелочность, суматоха, надежда, нужда, любовь. Вот было бы славно.

      Она выдержала паузу и кивнула.

      Затем они оба вздрогнули.

      Ибо между ними неизвестно сколько времени стоял их сынок с пустой бутылкой из-под шипучки в руке.

      Лицо мальчика побледнело. Свободной рукой он дотянулся до папиной щеки, на которой оставила след единственная слеза.

      – Тебе, – сказал он, – тебе тоже не с кем поиграть, папочка?

      Жена начала что-то говорить.

      Муж потянулся, чтобы взять сына за руку.

      Мальчик отпрянул.

      – Глупые, глупые! Дураки! Тупые, тупые!

      И крутанувшись волчком, он бросился к океану и встал на берегу, громко рыдая.

      Жена встала, чтобы пойти за ним, но муж придержал ее.

      – Не надо. Оставь его.

      Они оба озябли и притихли, ибо внизу на берегу плачущий навзрыд мальчик что-то написал на клочке бумаги, затолкнул в бутылку, закупорил жестяной крышкой и со всей силы запустил ее сверкающим снарядом в воздух и в набегающие морские волны.

      «Что он написал в записке? – подумала жена. – Что там в