Путь домой. Алексей Гравицкий

в таких случаях устраивает Фара? – куда интереснее, чем слушать байки про Таиланд.

      Хозяин кремля сидел на своем обычном месте, рядом, по левую руку, пристроилась Яна с отсутствующим видом. В груди кольнуло, причем я так и не понял отчего: не то от страха, не то от ревности.

      Фара поднялся нам навстречу. Взгляд его устремился мне за плечо, туда, где топал Толян. На лице Григория появился знакомый оскал.

      – Я достаю из широких штанин, – продекламировал он на манер Маяковского, – член размером с консервную банку. Смотрите, завидуйте, я – гражданин, а не какая-то там гражданка!

      Вокруг захрюкали сдавленными смешками. Толян вышел у меня из-за спины с надутым видом.

      – Гриша, это не смешно.

      Сидевшие у костра захохотали в голос. Толян прошел мимо, сердито плюхнулся по правую руку от хозяина.

      Фарафонов кивнул мне.

      – Ну, а ты чего? Садись. В ногах правды нет. И между ними, – он покосился на Толяна, – как показывает практика, тоже сплошной обман.

      Притихшее было похихикивание снова набрало силу. Да, Толику теперь туго придется. А вместе с ним, судя по всему, и мне: надо же и ему на ком-то срываться, а я как нельзя лучше подхожу на роль виновника всех его бед.

      Я присел на бревно. Твердое и неудобное. Сегодня мне вообще здесь было крайне неуютно. Фара, видимо, это почувствовал.

      – Чего ерзаешь? – прохрипел он. – До ветру охота? Сходи, и я тебе кое-что покажу.

      – Не охота, – помотал я головой.

      – Ладно. У тебя, значит, таец есть?

      Голос Фарафонова звучал странно. Будто мы с ним были директорами двух конкурирующих шоу-уродцев, и он решил доказать мне, что его шоу круче.

      Не понимая, к чему он клонит, я неопределенно мотнул головой.

      – А у меня немец есть, – гордо поведал он. – Смотри. Эй, Вильгельм!

      – Не Вильгельм, – проскрипел старческий голос. – Вольфганг.

      Я повернулся на голос. Вольфганг сидел практически напротив меня по ту сторону костра. Выглядел немец паршиво. Старческое лицо покрывала сетка глубоких, словно шрамы, морщин. Руки потемнели от пигментных пятен. Губы посинели, глаза выцвели, приобрели белесый оттенок. Вены бугрились синими червями.

      Ему было, наверное, лет сто. Или он просто очень сильно болел.

      – Вольфганг Штаммбергер, – повторил он.

      – Я Сергей, – представился я.

      Старик поглядел на меня странно, будто насквозь, словно не видел.

      – Очен приятно, – произнес он с диким акцентом.

      Губы его подрагивали и кривились. Тело тоже дрожало: не то в судорогах, не то сил у старика уже едва хватало, чтобы сидеть. Зрелище было жутким. Зачем Фара решил мне показать этого древнего умирающего старика? Что хотел этим сказать?

      – Он тоже из света пришел, – охотно пояснил Фарафонов. – Говорит, что из Дубны. Знаешь где Дубна, Серый?

      Я пожал плечами. Дубна это кажется за Дмитровым. Километров полста от Москвы.

      – Московская область.

      Фара оскалился:

      – Соображаешь. А знаешь, чего там в этой Дубне замутили?

      – Горнолыжный