Пустынный берег. Валерий Михайлов

гда бы не сто лет в обед

      да не на Сталина похожа

      вон та, Луны рябая рожа?)

      Летит звезды сгоревшей свет

      (а где-то там, как прах стара,

      зияет чёрная дыра),

      и мотыльки о лампу бьются,

      и больше не пьянит вино…

      Стихи и звёзды остаются,

      а остальное – всё равно.

      «Плывёт в густом тумане…»

      Плывёт в густом тумане

      или в лучах зари

      бутылка в океане

      с моим письмом внутри.

      По волнам бесконечным…

      Простора – не объять…

      Не много же словечек

      мне удалось сказать.

      То зыбь, то ураганы,

      то тяжко, то легко.

      А берега и страны

      далёко-далеко.

      Тут время исчезает,

      нисколько не шутя,

      дельфин с волной играет,

      как вечное дитя.

      И нет судьбы матросам,

      и равнодушно зло…

      Лишь зорким альбатросам

      порой блеснёт стекло.

      Подводные теченья,

      беспечные ветра…

      Но птицам не до чтенья,

      слова для них игра.

      Куда несёт бутылку

      безумная вода,

      получит ли посылку

      хоть кто-то и когда.

      Не жду, не проклинаю…

      Век ни за грош пропал…

      И сам уже не знаю,

      кому и что писал.

      «Я много что, наверно, позабыл…»

      Я много что, наверно, позабыл,

      ну, а потом я напрочь всё забуду:

      и даже то, что я когда-то был,

      и даже то, что никогда не буду.

      Чем ближе эта пропасть забытья,

      тем призрачнее жизнь на белом свете,

      и кажется, что это был не я,

      а кто другой, кого и не приметил.

      Мне до него, признаться, дела нет,

      и надо же в себе такого встретить!..

      Но там за всё про всё давать ответ,

      где за себя не знаю что ответить.

      «На серые скалы туман наползает…»

      На серые скалы туман наползает

      и влажно дымится,

      а в облаке птица зачем-то летает,

      безумная птица.

      Гнездо ль потеряла, где тычутся слепо

      продрогшие дети,

      голодные клювы раскрывши нелепо,

      одни в белом свете?

      Студёная муть непроглядней ложится,

      всё в ней пропадает —

      почти что на ощупь та птица кружится,

      но не улетает.

      «Кабы знал бы, зачем, почему…»

      Кабы знал бы, зачем, почему

      ничего непонятно уму

      изо всей-то земной чепухи…

      а всего непонятней стихи.

      Кабы знал бы, зачем и куда

      улетать, словно в небе звезда,

      насовсем, не греша, не дыша…

      а всего непонятней душа.

      «Тлеет сердце……»

      Тлеет сердце…

      Дым воспоминаний,

      Тени мыслей…

      Прочь летите, мимо…

      Что прошло – не значит, стало мило.

      Душу в клочья ест слепая горечь.

      «Небо темнеет, небо светлеет…»

      Небо темнеет, небо светлеет,

      Небо небесную тайну лелеет,

      Тайна небесная эта простая:

      Жизнь то земная, а то неземная.

      Ты расскажи мне заветную сказку,

      Сказка лелеет небесную ласку,

      Сказка простая, а то непростая,

      То ли земная, а то ль неземная.

      Слово светлеет, слово темнеет,

      Слово заветную тайну лелеет,

      Тайна заветная эта простая:

      Жизнь и земная, и неземная.

      «Зачем-то жить, зачем-то умереть…»

      Зачем-то жить, зачем-то умереть,

      На белый свет зачем-то посмотреть,

      Чтобы потом с него куда-то сплыть,

      А там то ль быть, а то ль уже не быть.

      Чего-то ведать, да не разузнать,

      Глазеть на небо да ворон считать,

      Терпеть судьбу,