МОЯ НЕДЕТСКАЯ ДУША. Менглибой МУРАДОВ

бессилия. Согревшись в маминых объятиях, я снова вскочил и начал разминать плечи и спину мамы. Но по поведению мамы видно было, что боль не утихает.

      – И сестры как назло не приходят. О, Худо, помоги моей маме! Мамочка, как же мне вам помочь? – спросил я чуть не плача.

      – Сыночек мой, ребеночек, – сказала мама трудно дыша, – чем же ты мне можешь помочь? Самому только шесть лет исполнилось. И так, стараешься. В эту холодную и темную ночь, кроме Бога у нас нет защиты. И ты моя опора, ты моя надежда, сыночек. Главное, чтоб у тебя, сынок, жизнь была долгой, здоровой и счастливой.

      Мама, даже болея, думала обо мне.

      – Не беспокойся обо мне, все пройдет. Главное, вы, мои дети, будьте здоровы, – превозмогая боль, стараясь улыбнуться, сказала мама.

      И сейчас мама страстно молила Бога о нашем благополучии: «О, Всевышний, умоляю, прошу, пока не поставила на ноги своих маленьких детей, не забирай меня к себе. Дай их поднять».

      Ее слова сильно тронули меня. Мне стало страшно от внезапной мысли: «А что если моя мама сейчас умрет?» Вообще-то я не понимал, что такое смерть, и у больной мамы в таком состоянии я спросить не мог. Смерть – это хорошо или плохо? Вспомнился соседский ишак, замерзший на морозе.

      – Дети Шопулат-аки такие лентяи, что не смогли усмотреть даже за одним ишаком. Бедненький, замерз на улице, – сказала тогда мама.

      Того ишака, замерзшего и твердого, как полено, отгоняя друг друга, сгрызли бродячие собаки. От этих воспоминаний мне стало не по себе, и я со слезами бросился на шею к матери:

      – Нет!.. Мамочка!.. Вы не умрете!.. Я не дам вас съесть собакам!..

      Мама перестала стонать. Слегка выпрямила худое ослабшее тело и осторожно прислонилась к уже давно остывшему сандалу. Попыталась улыбнуться, прижав меня к себе, и долго молчала. Ее горячие слезы увлажнили мне лицо. Я не знал, что сейчас у нее на душе. Но, чем дольше мы сидели с ней так, тем больше я чувствовал ее возрастающую любовь ко мне. На этом свете нет человека, который любил бы меня больше мамы. И мне казалось, что это чувство – мамина любовь – останется со мной навечно.

      Мама высвободила меня из своих объятий, долго гладила мои волосы, целовала лицо и глаза и очень нежно сказала:

      – Ах, ты мой Алпамыш!.. Единственный мой сыночек! У меня на тебя большие надежды! Для меня и твоих сестер ты главная опора. Не бойся, мой жеребеночек. Я еще не собираюсь умирать. Пусть будет проклята эта смерть. Вот, слава богу, твои руки и твои молитвы принесли мне облегчение. Боли нет. Немного пришла в себя. Скоро придут с мукой с мельницы и сестры твои. Сегодня что-то они задержались. Главное, чтоб с ними ничего не случилось.

      Услышав про муку, я почувствовал голод, так захотелось хлеба, словами не описать. Представился кусочек свежей лепешки. Причмокивая, проглотил слюну. Но слюна, оказывается, не может заменить хлеб. Стало плохо. Еще больше захотелось есть.

      Оттого, что маме стало лучше, от сладких слов в мой адрес неожиданно появилась уверенность.

      – Хочется хлеба, – сказал я маме.

      Видимо,