Удольфские тайны. Анна Радклиф

делают рассеянную жизнь не столь необходимой и, следовательно, ослабляют интерес к ней».

      С самого раннего возраста Эмилия обнаружила любовь к природе; притом ей больше всего нравились не блещущие красками мирные пейзажи. Она любила дикие лесные тропинки в горах, мрачные ущелья, где безмолвие и величие уединенности навевали священный трепет на ее душу и возвышали ее помыслы, направляя их к Творцу неба и земли… Там она часто подолгу оставалась одна, охваченная каким-то очарованием, до тех пор, пока не потухал последний луч заката и вечерняя тишина не нарушалась лишь одиноким колокольцем овец или отдаленным лаем сторожевой собаки. Тогда мрак леса, ветерок, шелестящий листвой, летучая мышь, мелькнувшая в сумерках, свет в хижинах, то появляющийся, то исчезающий, – все это трогало ее душу и пробуждало в ней восторг и поэзию.

      Любимой целью ее прогулок была маленькая рыбачья хижина, принадлежащая Сент-Оберу, в лесистой долине на берегу речки, которая вытекала из Пиренеев, пенясь, пробивалась среди скал и затем безмятежно струилась по лесу, отражая в себе тенистые ветви. Над лесом, защищавшим долину, вздымались вершины Пиренеев, местами видные сквозь прогалины. Кое-где выделялся какой-нибудь дикий утес, увенчанный кустарником, или пастушья хижина, прилепившаяся к скале, под тенью темного кипариса. Сквозь прогалины леса открывался вид на далекий ландшафт, где роскошные пастбища и покрытые виноградниками склоны Гаскони полого спускались к равнинам; там, на извилистых берегах Гаронны, рощи, села и виллы с очертаниями, смягченными расстоянием, сливались вдали в одну роскошную гармоничную картину.

      Этот домик был любимым убежищем самого Сент-Обера; он часто искал там защиты от полуденного зноя с женой, дочерью и книгами или приходил туда в тихий вечерний час послушать песню соловья. Иногда он приносил с собою музыкальный инструмент и будил далекое эхо нежными звуками гобоя; к ним зачастую присоединялся голос Эмилии, звонко разносившийся над водами горной речки.

      В одну из таких экскурсий Эмилия заметила следующие строки, написанные карандашом на деревянной обшивке стены:

      СОНЕТ

      Спеши, мой карандаш! Послушный моим вздохам,

      Спеши поведать нимфе здешних мест,

      Когда раздастся звук ее шагов воздушных,

      Причину слез моих и скорби нежной!

      Изобрази ее прелестный образ,

      И взор ее, где светится душа,

      И лик задумчивый и кроткий,

      Улыбку грустную и грацию движений —

      Портрет тебе подскажет юноша влюбленный.

      О, выскажи ей все, что у него на сердце…

      Но нет, не всю ту грусть скажи, что в сердце он таит;

      Так, часто под шелковым лепестком цветка

      Таится яд, что может искру жизни погубить,

      Но кто, глядя на эту ангельскую улыбку,

      Может бояться ее чар и думать, что она обманет!

      При стихах не было никакого посвящения, поэтому Эмилия не