Северные баллады. Вера Скоробогатова

противотанковыми надолбами. Господствующая высота 66.7, возле которой раскинули свой лагерь копатели, стала тогда местом жестоких боев. «Сурмаярви» пострадал от артиллерийского огня, а некоторые помещения советские сапёры взорвали после войны.

      Одна из ДОТов имела три каземата. Два были теперь засыпаны, но сохранилась соединявшая их подземная галерея. Последний каземат находился дальше метров на тридцать и оказался почти не тронутым. После осмотра руин Антон предположил, что вход в первый каземат закрыт обрушившимся перекрытием, а внутри помещение цело. В нем могли находиться предметы снаряжения, оружие и останки гарнизона. Копатели попытались вскрыть вход в каземат лопатами, но масштаб разрушений был слишком велик. Они решили использовать экскаватор.

      Отшельница

      Олеся ела зеленую хвою. Держала во рту, пока та не становилась мягкой, и разжевывала. Сладковато-горькая масса со специфическим ароматом казалась вполне подходящим яством.

      Олеся не сумела найти место, где лежали останки Юкки и где на нее напал перебравший «зеленого змия» человек. Но в километре от ели, под которой она очнулась, находился палаточный лагерь археологов. Олеся с осторожностью наблюдала за ними, ловила обрывки долетавших фраз.

      Копатели расслаблялись, отдыхая от города. Они тоже любили лес, но не щадили его тишины, – орали, гоготали, матерились. Удивительно, почему она не услышала их раньше. Неужели настолько была поглощена собой?

      Лохматый рассказывал друзьям о девице-призраке, о том, как она ущипнула его и растворилась в пространстве, а вместо нее появился финский солдат из далёкой зимы. Все смеялись, а Олеся замирала… Ей хотелось слушать об этом снова и снова. А еще любопытно было смотреть, как отвратительный с виду Лохматый, звучно выговорив очередную похабщину, начинал смеяться. Его лицо становилось по-детски ясным и привлекательным.

      Судя по всему, Олеся получила легкое сотрясение мозга. Хотелось лежать. Она вышла к заросшей речушке. По берегам криво росли мохнатые ели и крупные лопухи. Среди скал ютилась темная, очень маленькая рыбацкая избенка с щелью вместо окна, покосившимися замшелыми стенами, грязным осевшим полом…

      Олеся набросала туда побольше мха и пролежала двое суток. Приятно было валяться, вдыхая влажный, пахнущий зверобоем воздух и рассматривая протянувшиеся над головой паутинки.

      Ночью полная луна озарила лес, и ее серебро укрыло, как инеем, цветы и хвоинки. В оконную щель просунулась усатая мордочка лисы. Зеленые глаза с укором взглянули на девушку, но в следующий миг уже с облегчением и удовольствием прищурились, как у поевшего сметаны кота. Зверь запрыгнул в избушку и улегся рядом с Олесей, прижавшись своим мехом к ее боку. Потом, подумав, прополз дальше и обвил хвостом ее ноги.

      «Теплый мой! – воскликнула Олеся. – Ты – чудо!» Лис смотрел ей в глаза, словно пытаясь образумить и вложить в ее мозг нечто, ей недоступное.

      «Пушок, ты когда-то привел меня к этому ножу… Зачем? – спросила она. –