Цветок на камне. Владимир Кузаков

после паузы тяжёлой:

      – Страх за спиной у нас стоял

      И только он нам свою волю диктовал…

      С сарказмом ухмыляясь, продолжал:

      – Я был одним из тех безумцев,

      Что волею своей судьбу людей решал.

      Никто из нас последствия не понимал!

      Ведь только Бог за нас в ответе,

      И, взявши на себя чужую роль,

      Чудовищной окажется расплата,

      Как жуткая, бессрочная на сердце боль.

      Как тяжела она!

      С годами, словно ноша тяжкая приходит,

      И с каждым годом тяжелей и тяжелей.

      И, как верёвку ощущаешь ты на шее,

      Она петлю затягивает всё сильней.

      Она с годами душит, душит,

      И смерти ждёшь, как облегченья,

      Уйдут страдания, мученья,

      Когда накроют каменной

      Могильною плитой —

      И лишь тогда ты обретёшь покой.

      Продать детишек двух решили,

      Построить новых лодок строй…

      О Боже, как мы слепы и безумны были

      И как уверенно мы думали о том,

      Что благо мы творим,

      Спасаясь от голодной смерти!

      Но обернулось всё совсем наоборот,

      И жизнь взяла нас в оборот.

      Жестокий жребий выбрал жертвы:

      На серебро мы обменяли

      Две невинные души:

      Девчушку милую – в служанки,

      Парнишку в армию продали —

      На долгих десять лет!

      Хоть душу разрывало жребия решенье

      И совесть изнывала, мучили сомненья,

      Но «правило Собрания» вступило в силу,

      Вердикт УЖ на́м своею волею велит

      И строго требует решений исполненья!

      Тут обхватил он голову руками…

      – Они уж собирались обручиться,

      Но мы убили их любовь

      И я не ведал, что творится,

      Хоть видеть мог.

      И продолжал свой мрачный монолог:

      – И горе потекло, как лава,

      Не прерывая поглощающий поток:

      Мать Миро умерла, не приходя в сознанье,

      Отца его мы утром выловили в море,

      Он пережить такого горя, видимо, не смог.

      И как погас огонь костра —

      Обычай дани погребальный,

      Так в ту же ночь Камуры дом

      Сгорел дотла,

      И утром мы нашли её родных

      Лишь обгоревшие тела.

      И крики душ умерших,

      И вины признание

      Сердца на части разрывали нам,

      Не позволяя дальше жить

      В родной деревне,

      В одно мгновенье ставшей нам чужой.

      Закончив монолог, трагедий полный,

      Старик как будто бы видением сражённый,

      Закрыв лицо руками, сквозь рыданья

      Сам с собою продолжал:

      – Камура! Радости творение!

      Она, как сад цветущий, согревала нам сердца,

      Теперь, как наказание, терзает душу,

      Во мраке вечном восстаёт она.

      В тот день, с любимым расставанья,

      Покоя не даёт растущая вина,

      И образ в памяти всплывает бесконечно

      Трагедией и скорбью искажённого лица,

      Как