Имя Твоё. Михаил Богатов

Страстной именуется, но помня, что Иисуса в день этот распяли, фильмы глядел всякие, где это в конце обычно показывают, до воскресения, хотя в некоторых фильмах воскресения не воспоследует, и такие фильмы Церковь не жалует, хотя вообще не очень-то любит она библейские экранизации, и жаль этого Иисуса всегда Андрею в фильмах неимоверно, а до того Андрей еще Библию детскую читал, с картинками, ему бабушка оную даровала на восьмилетие его. Да, перед Пасхой именно меня и отпустили, говорит отец Георгий таким тоном, себе не свойственным несколько, что Андрей понять бы мог, что не желает на эту тему отец Георгий более распространяться, но не замечает этого Андрей, ибо в себя погружён, и потому не важно ему нисколько, почему отца Георгия он встретить смог, важно лишь, что встретил, и может чем ему священник поможет, а если нет, то просто есть с кем поговорить, и от этого легче стать должно непременно, Андрей знает об этом психологическом свойстве, у него в университете психология на втором курсе была, уже через большой срок после того, как он Библию бабушкину читал в детстве и картинки смотрел, и потому должна психология вернее быть, ведь после Библии она людям встретилась и встречается, но оказался предмет во всем бесполезный, и Библия, и психология, понял Андрей, ибо человека он раскрыть, когда то требуется, не способен, а ясность наводит лишь тогда, когда человеку ничего не надо и так всё ясно до чёртиков, и потому теперь Андрей не обращает внимания никакого на то, что отец Георгий добавляет: к тому же тебе, сын мой, и мне, не менее твоего, помощь теперь требуется.

      И, ежели словам отца Георгия верить, то, как это принято, коли помощь кому-то принудительно требуется, то её тут же и оказывают, однако странным образом, ни Андрей, ни отец Георгий к этим словам отца Георгия вроде бы даже не прислушались, но молча продолжали вместе в молчании сидеть, в освещённый фарами кусочек газона невидящим взором глядя: Андрей полагая, что, ежели ему помощь и требуется, то какая именно отцу Георгию неоткуда знать, хоть он и священник, однако же не пророк, и события месяцев минувших это превосходно показывают: пророк не стал бы давать совета людям молодым сойтись так, чтобы они, этому совету последовавши, впоследствии скорого времени и вовсе друг друга терпеть перестали, и разошлись, получив на свою долю недоумение разве что; по наивности своей Андрей полагал, что пророки только добро людям нести должны, да и только тем, кому до любви дела нет особого, а кому есть, так любовью их в первую очередь, а добром во вторую одарить следовало бы пророкам этим самым; а что любовь и добро могут быть очень даже несовместимыми меж собой вещами, Андрей о том сейчас не думал, хотя, честно сказать, и мог, и ничто ему не мешало в этом, и не думал он о том, что, пожалуй, самой большей оплошностью является в данном случае, если, конечно, недумание оплошностью назвать можно, обычно напротив, оплошиваются те, кто думать осмеливается, и тем больше, чем самостоятельнее они это осмеливание свершают, и не думал Андрей, что в этом вот случае пророк вообще