Кипрские частушки. Андрей Иванович Аносов

о чём он сейчас думает? Исподтишка подглядываю за ним, находясь почти в состоянии нокдауна, с назойливым шумом в ушах. Но нет, в мимике его лица я пока не нахожу ничего для себя настораживающего. Даже наоборот: сидит себе чувак, носом подшмыгивает и в разминочном стиле поводит лопатками на спине. Кстати, в зале я остался совершенно один, кроме меня больше не было никого. Блин, обидно будет спалиться! В Белоруссии мне сказали однажды, что я владею пассивным гипнозом. Попробовать, что ли? (смайл). Грек работает, а я его продолжаю мысленно прессовать, мол: «Давай, давай, шеф! Скорей ставь отметку в паспорте»! – Щёлк! – грек и вправду щёлкнул пальцем по клаве и на экране нарисовалась очередная дежурная заставка. (Компостер! Бери компостер!) – я буквально впился глазами в его кисть: (Ну, давай, давай!) Смотрю, офицер тянется рукой к компостеру… Клац! – мой разум отказывался верить, но только что на развороте моего новенького загранпаспорта победно отпечатался строгий четырёхугольный штампик прибытия!

      – Пожалуйста! – перейдя на греческий, киприот дружелюбно протянул мне в окошко мой паспорт с вложенными в него турреквизитами. («Фу, блин!»)

      Пересёкши условную разделительную черту, я не удержался, чтобы ещё раз не обернуться назад. Я посмотрел вслед уходящему греческому офицеру. Этот, похожий на большого чёрного ворона человек, можно сказать, только что своим поступком спас мне жизнь. Сначала это сделали четыре человека в России, а теперь, вот, он. Я в натуре не был закоренелым преступником и меня не разыскивали по Интерполу, так что он поступил правильно, этот грек, что по живому отсёк мой страх, навсегда оставив его болтаться в нескончаемо длинной и печальной очереди по ту сторону условной разделительной черты. В следующее мгновение ноги сами вынесли меня в багажное отделение, где посреди опустевшего зала, на пыльном мраморном полу, валялась моя невзрачная дорожная сумка. Свободен! Сколько дней, лет, в конце-концов, я ломал голову над этой шарадой! После моей сокрушительной депортации из Греции в конце двухтысячного года, я нёс колоссальные потери по всем фронтам. Я был убит, но почему-то выжил. Не такой как все, излишне талантливый, невостребованный, идеалист, романтик и раздолбай. Кем я не был ещё у себя на родине? Выйдя из здания аэропорта, я был зол и счастлив одновременно. Я, конечно же, помнил этот запах! Я пронёс его через три долгие и опасные зимы и даже убийственный запах стройки не смог уничтожить во мне этой памяти. Одетый не по сезону, практически без копейки денег, за пределом Сигма—пространства я остался совсем один и здесь мне больше не с кем делиться своим горем, радостью, или счастьем. Да, даже если и захочу, то всё равно хлеб останется хлебом, а деньги деньгами. Не имея ни того и ни другого, на Кипре мне предстояло начинать всё сначала и в этом тоже был свой определённый кайф. Жизнь может иметь осязаемые грани, особенно когда ты рискуешь. А человек это обычный набор финтифлюшек, которые