М. Берг. Чашка кофе. Четыре истории. Михаил Иванов

это само собой… – совсем залился краской Март. – Но мне очень надо. Я должен выяснить…

      – Ну, раз должны… – библиотекарь снова развёл руками. – И всё же, время позднее, не лучше ли вам будет выспаться и прийти завтра – пораньше, со свежей головой…

      Тут он поймал разочарованный взгляд Марта и, вздохнув, продолжил:

      – Но если вам действительно срочно, то, пожалуй, я сам в меру сил могу попытаться прояснить интересующий вас вопрос.

      Библиотекарь уселся за стол напротив Марта, снял очки и потёр переносицу.

      – Итак, с чего же начать… Категорию любви на протяжении всей истории человечества рассматривали многие великие и малые умы, и с разных точек зрения: религиозной, психологической, социальной… Пожалуй, о любви как о романтическом чувстве – прекрасном и вдохновляющем, болезненном и разрушительном, об опьяняющем, обжигающем, дающим силы и лишающем их – обо всяком – лучше всего поведают поэзия, литература, живопись… – искусство, одним словом. Однако искусство практикует погружение в мир чувств, а у вас, молодой человек, я понимаю, более фундаментальный интерес? – библиотекарь вопросительно посмотрел на Марта свозь толстые стёкла очков.

      Март поспешно кивнул.

      – В таком случае остановимся на философии. Философы… М-м… Каждый из них осмысливал категорию любви по-своему. Любовь могла быть представлена ими как основополагающая космическая сила, как одно из неотъемлемых свойств божества… Любовь могла быть понята и как глубинная часть самого человека, обуславливающая его стремление к совершенству. Например, античные мудрецы, известные мастера разложить по полочкам всю Вселенную, насчитали несколько видов любви: «прагма» – рассудочная или корыстная любовь; «филия» – симпатия и дружба; «сторге» – любовь-привязанность между супругами, а так же между родителями и детьми; «агапэ» – жертвенная, безусловная любовь; «мания» – любовь-одержимость, характеризующаяся безумной страстью и ревностью; ну и, собственно, стихийная любовь-страсть – «эрос»…

      Платон, Бёме, Декарт, Лейбниц, Гегель, Кант, Ницше и даже, к удивлению Марта, Джордано Бруно, наравне с толпой менее или вовсе неизвестных ему учёных-любомудров, рассуждали о любви, составляли классификации и выстраивали целые теории… Библиотекарь обладал довольно обширными познаниями в области философии, но каждый следующий мыслитель, о котором он рассказывал, ещё больше запутывал и так выглядевший непростым вопрос.

      Прошло всего минут десять, но Марту показалось, что библиотекарь может перечислять теории и теоретиков философской мысли вечно, и тогда он сдался:

      – На мой взгляд, во всех этих теориях подавляющую часть занимают м-м… не то чтобы домыслы, но… какая-то надуманность, притянутость за уши – эквилибристика ума какая-то! А если и присутствует рациональное зерно, то в виде констатации и так всем очевидных вещей. Может, есть что-то… э-э… рассматривающее действительную суть? Что-то глубокое, но в то же время реальное, объективное, доказуемое?

      – Ну…