Сто вопросов как бы обо мне. Екатерина Бордон

но ничего не говорит, и мы выходим.

      Ух, на улице-то прямо февральская метель! Аська с мамой идут сквозь нее, взявшись за руки, и под ногами у них хрустит и искрится. А я сзади один.

      Ну и ладно.

      Все равно мне никто не нужен.

      * * *

      Короче, остались от рыбы рожки да ножки.

      Точнее, хвост и голова. Ну, может, пара косточек еще. Потому что в морозилку я эту треску несчастную убрать все-таки забыл. С кем не бывает? Вот только Ниндзя ее нашел и сожрал. И, главное, дрыхнет теперь прямо на месте преступления! Сытым пузом кверху.

      Мама за моей спиной молчит, но как-то очень громко. Получается прям не молчание, а драматическая пауза. Как в театре. Быть или не быть! О, бедный Йорик! Аська шепчет:

      – Ой-ей…

      И мама, наконец, отмирает:

      – Поздравляю, на ужин картошка без ничего.

      Можно было бы, конечно, попытаться ей объяснить, что тут не только я виноват. Что это она меня нотами отвлекла, вот я и забыл! Но я же знаю, что смысла нет. Лучше бы накричала… Но у мамы такой принцип, что на детей нельзя кричать. И шлепать нельзя. И в угол ставить. Это же непедагогично.

      А педагогично буравить меня взглядом, как сверлом?

      – Я все уберу, – говорю. А мама фыркает:

      – Да уж пожалуйста!

      Вот зачем она так? Даже если я и правда виноват, сложно что ли доброе что-то сказать? Аське она на концерте так громко хлопала, что у меня всю дорогу домой в ушах звенело. Хотя даже мне было ясно, что она свою «Кумпарситу» с ошибками сыграла.

      – И картошку почисть, – добивает мама. Бах! Контрольный в голову.

      Я не отвечаю. Слышу, как она моет руки в ванной, как говорит что-то Аське, дверцу шкафа закрывает. И кастрюля у меня внутри опять начинает бурлить и кипятком плеваться.

      Буль! Буль! Буль!

      Не знаю, сколько я так стою. Может, минуту, а, может, все десять. Или сто лет вообще. Аська на цыпочках заходит в кухню с веником и совком. И от того, как она вжимает голову в плечи, из моей кастрюли с шипением выплескивается кипяток.

      – Дай сюда, – сиплю я чужим хриплым голосом. Наверное, голосовые связки внутри обожгло.

      – Я тебе помогу.

      Аська протискивается между мной и столом и начинает бестолково возить по полу веником. Возит, возит, возит… Хотя я же вижу, ее прям передергивает всю от вида рыбьей головы! И еще все время в глаза мне заглядывает, прямо как… собачонка какая-то.

      – Дай сюда, я сказал! – рявкаю я.

      Бросаюсь вперед, выдергиваю веник у нее из рук и шваркаю им об пол.

      Губы у Аськи тут же начинают трястись. Лицо все сморщивается. Руки мнут платье на животе. И вид становится такой, будто я ударил ее своими словами, как кулаками бьют.

      Кастрюля у меня внутри остывает так же быстро, как закипела. Я же не хотел ее на самом деле обидеть. Просто что-то… что-то сначала как будто распирало меня изнутри, а потом разом выплеснулось. Какой-то кипяток. Какая-то кислота!

      Я не хотел, чтоб на Аську попало.

      – Ась…

      Аська бросается в ванную. Хлопает дверь. Тах! Так громко,