Вокруг державного престола. Батюшка царь. Валерия Евгеньевна Карих

Михайловича, когда тот выпрыгнул из саней, на румяном и благодушном лице сияло выражение искреннего удовольствия. На душе у него в этот момент сделалось так славно и хорошо, что захотелось кричать. Он бы и крикнул, но ограничился тем, что, подойдя к большому сугробу с края дороги, с размаху пнул его ногой.

* * *

      В этот момент у него за спиной раздались чьи-то стоны и оханья.

      Царь обернулся и увидел возле саней неловко топтавшегося с бледным и перекошенным лицом боярина Василия Петровича Шереметева, обязанностью которого было следить за действиями царского конюшего, распрягавшего в этот момент лошадей.

      – Что с тобой, Василий Петрович? Чаю, не заболел ли, – участливо поинтересовался Алексей Михайлович.

      – Ох, царь-батюшка, прости, что потревожил твою царскую милость. Живот так сильно скрутило, не дохнуть, не выдохнуть, может селёдки вчера на ужин объелся…, – признался, морща лицо, бедолага. Он мог бы добежать уже до уборной на боярском подворье, но дворцовый этикет не позволял это сделать: никто не смел, идти впереди царя на подворье, кроме охраны.

      – А ты найди в снегу укромное место, да и справь нужду…, – добродушно посоветовал Алексей Михайлович.

      – Ох, спасибо, милостивец. Да, только где же такое найти, царь-государь? Народу-то вон, сколько шастает…, – страдальчески простонал Шереметев.

      – А ты подальше в поле беги, будто зайчик: снег-то глубокий. Присядешь в сугроб, – тебя и не видно, – и Алексей Михайлович усмехнулся, до того ему понравилось экспромтом придуманное сравнение громоздкого и неуклюжего боярина Шереметева с маленьким зайчиком. Шереметев вымученно охнул:

      – Батюшка царь-государь, отбежать-то мне нельзя, за санями нужно присматривать, – с дрожью в голосе пробормотал боярин, чувствуя, что не в силах терпеть.

      – Беги уже, сам присмотрю.

      – Спасибо, милостивец. А ты сделай милость, пригляди за санями, …ой-ой… – уже больше не сдерживаясь, простонал Шереметев и опрометью сиганул в ближайший сугроб, утонув в нем по пояс. Лихорадочно разбросав снег руками, он задрал вверх полы кафтана, нырнул в снег и надолго затих.

      Царь с улыбкой отвернулся: дело было житейское. Стоящие неподалеку группа бояр не обращала внимания на настороженно выглядывавшую из-под снега макушку собольей шапки сидевшего там, как нахохлившийся тетерев боярина Шереметева.

      Пока внутри подворья распрягались повозки и сани, местные жители из соседних деревень и слободок – крестьяне, ремесленные люди и чернецы толпой стекались к боярской усадьбе, желая утолить любопытство и поглазеть на прибывшего царя и знатных бояр. Стоявшие возле забора стрельцы пиками, палашами, бердышами оттесняли галдящих зевак. Толпа раздавалась и ширилась, но потом собиралась на том же месте. Громко судачила, обсуждая и разглядывая разодетых бояр и дворян. Народ напирал со всех сторон. Бросали дела в своих кузницах и мастерских кузнецы, косторезы, ремесленники, каменщики, плотники и подходили к усадьбе.