Солнце и Замок. Джин Вулф

подхватили меня под руки и быстро поволокли за Трон Правосудия, где ожидала нас узкая лесенка, ведущая вниз. Позади царил сущий пандемониум: вопли и топот матросов смешались с бешеным лаем альзабо.

      Лесенка оказалась длинной и довольно крутой, однако колодец ее располагался точно под отверстием в вершине купола, и посему ступени озаряли неяркие отсветы заката, отраженные россыпью облаков, хотя солнцу Йесода предстояло вновь появиться в небе лишь с наступлением утра.

      Однако у подножия лесенки нас окружила такая тьма, что я даже не заметил, как мы вышли наружу, пока не почувствовал траву под ногами и ветер, дунувший в щеку.

      – Спасибо, – сказал я, – но кто вы?

      – Мои друзья, – ответила Афета откуда-то из темноты. – Ты видел их на судне, доставившем тебя сюда с корабля.

      Судя по звуку голоса, ее отделяло от меня не больше пары шагов.

      Во время нашего разговора двое других отпустили меня и… Как ни велик соблазн написать, будто оба немедля исчезли, поскольку именно так для меня все и выглядело, они, скорее всего, никуда не исчезли, а попросту удалились в ночь без единого слова.

      Афета, шагнув ко мне, как и прежде, взяла меня под руку.

      – Я обещала показать тебе чудеса…

      Я увлек ее прочь, подальше от здания.

      – Любоваться чудесами я пока не готов. Ни твоими, ни чудесами любой другой женщины.

      Афета расхохоталась. В женщинах ничто не содержит фальши столь же часто, как смех, обычно служащий им чем-то вроде ни к чему не обязывающего междометия в светской беседе, наподобие звучной отрыжки автохтонов на праздничном пиршестве, однако в смехе Афеты слышалось подлинное веселье.

      – Я совершенно серьезно.

      От пережитого страха я изрядно ослаб, весь покрылся испариной, однако овладевшее мной замешательство не имело к сему ни малейшего отношения, и если я хоть немного (правда, и в этом ручаться, пожалуй, не рискну) разбирался в собственных мыслях и чувствах, то к случайным любовным интрижкам был не расположен совсем.

      – Тогда прогуляемся – подальше от этого места, которое тебе так хочется поскорее покинуть, и побеседуем. Днем у тебя вопросов имелось великое множество.

      – Но теперь нет ни одного, – отвечал я. – Мне нужно подумать.

      – О, это нужно любому из нас, – снисходительно усмехнулась она. – Причем постоянно, или почти постоянно.

      К подножию холма вела длинная белокаменная улица, петлявшая из стороны в сторону, словно река, так что спуск ни разу не оказался крут. По обе ее стороны бледными призраками высились особняки, большей частью безмолвные, однако из некоторых доносился шум кутежей – звон бокалов, обрывки мелодий, стук каблуков танцующих… но ни единого звука человеческой речи.

      – Ваш народ разговаривает совсем не так, как мы, – заметил я, миновав около полудюжины подобных домов. – У нас бы сказали, что вы не разговариваете вовсе.

      – Уж не вопрос ли это?

      – Нет, не вопрос – ответ. Наблюдение. По пути в Зал Правосудия ты сказала, что вы не говорите по-нашему, а