Топографический кретин. Ян Ледер

на предпартовое пространство с силой небольшого цунами.

      – Верейский! Верейский! – шёпотом скандировал класс, и Медведь тоже, хотя сам эту фамилию услышал впервые. Просто ему понравилось родство классического героя с авторитетным девятиклассником из другого района. – Ве-рей-ский!

      – Его звали, – проговорила Аня.

      Класс затих, как театрал за миг до развязки. Класс почувствовал: сейчас случится то, что потом месяцами будет обсуждаться в коридорах, в учительской и в школьном дворе. Что будет, как нанайский эпос, из уст в уста передаваться друзьям и родителям, а потом детям и внукам, обрастая новыми, всё более достоверными мелочами.

      Чего-то такого класс ждал уже несколько лет, с того давнего урока природоведения, на котором изучалась структура сущего.

      – Всё, что мы видим вокруг, всё, что есть в живой и неживой природе: и этот карандаш, и эту герань в горшке, и сам горшок, и подоконник, на котором он стоит, всё это учёные называют телами, – объясняла, расхаживая по рядам, Зоя Львовна, метко прозванная Заей Зверьевной за младенчески-невинное выражение лица и совершенно не подходящий к нему дикий нрав. – Все тела состоят из веществ, а вещества, в свою очередь, состоят из молекул и атомов. Подробнее об этом вы узнаете, когда будете проходить физику, химию и биологию.

      Зая вдруг утихла, будто радио выключили. Класс пробудился и повернул головы. Зая стояла за спиной Вовы Каретина по кличке Вова, который учился почти так же плохо, как Аня Низ, но, в отличие от неё, был классом сильно любим за жизнерадостность и безалаберность, граничащую с безбашенностью.

      Как-то раз, когда из-за болезни физрука у них отменили сразу два урока подряд, пацаны рванули в соседний двор: по сведениям из надёжных источников, там в одном из домов не был заперт чердачный люк.

      Информация, переданная тайно влюблённой в Гошу Кита второклассницей Людкой Беловой из четвёртого подъезда, оказалась верной. После короткого препирательства за право лезть наверх первым пацаны, изо всех сил скрывая друг от друга смешанное с ужасом восхищение, взирали на мир с пятиэтажной высоты. Мир выглядел так, будто его украли из горкома комсомола, где в специальной секретной комнате хранились листы аэрофотосъёмки. Об этой комнате рассказывал Фима Вас, а он точно знает, потому что его дядя в горкоме самый главный.

      К краю плоской крыши подбирались на четвереньках. Опасливо приподнимали головы над низеньким, по бёдра, бетонным бортиком, провожали глазами вспуганных скрипучих голубей. И от одного этого взгляда в сине-белое небо, которое было не сверху, как всегда, а почти сбоку, холодело в животе и становились мокрыми ладошки. И отползали обратно по наждачным листам рубероида, к торчащему над крышей кирпичному кубу с маленькой дощатой дверцей, ведущей вниз, в сырую, пропахшую птичьим помётом, тёплую темень чердака.

      – Вова, ты чего! – заорал вдруг Кит.

      Яша повернулся – и прикусил язык. Остальные тоже затихли.

      Вова Каретин сидел на бортике. Сидел, как избушка на курьих ножках: к ним задом, к небу передом.