48 минут. Пепел. Виктория Побединская

кивнула. Шон сделал паузу, а потом принялся говорить все быстрее, будто торопился выдохнуть слова прежде, чем оборвать на полуфразе – словно наказывая самого себя за излишнюю откровенность.

      – Я с самого начала догадывался, что это не так. Знаешь, как это бывает? Лучший в любом деле: капитан школьной команды по регби – первый по успеваемости. Я просто не хотел смиряться. – Он замолк, а потом добавил еще тише: – А Ник просто позволял мне…

      Задумавшись на секунду, я тогда впервые осознала: Шон тоже себя винит. Стало стыдно: я настолько погрязла в собственной жалости и попытках выбраться из бездны безысходности, что не заметила, как на его плечи тоже легла правда, от которой уже не спрятаться.

      – Спасибо, – тихо ответила я, не уверенная, за что именно благодарю – за его непростую честность, за то, что поняла сама, а может, за еще одну протянутую меж нами нить, неуловимую, но важную.

      Вот с тех пор я часто и думаю о том, что Шон морально старше любого из нас. И дело тут не в цифрах в паспорте.

      – Если хочешь быть полезной, наведи порядок в ящике для инструментов, пожалуйста. Там бардак, – просит он, вырывая меня из раздумий.

      Безропотно усевшись по-турецки на пол, я принимаюсь сортировать болты и гвозди – а может, и шурупы, бог их разберет. Это занятие довольно быстро надоедает, и я невольно отвлекаюсь – наблюдаю, как слабо помигивают лампочки, представляя, что это сам дом отторгает чуждое ему освещение. Ведь он живет в эпоху, когда электрические лампочки еще не придуманы. Когда я делюсь своим наблюдением с Шоном, он отвечает, мол, просто линия электропередач слабая, не выдерживает напряжения.

      Теперь я понимаю, почему мы с ним никогда бы не смогли быть вместе.

      – Двойной макиато с тремя пакетиками сахара и сливками, пожалуйста! Обезжиренными! – Арт входит на кухню, демонстративно запуская пальцы в волосы, постриженные чьей-то неумелой рукой. Скорее всего, его собственной.

      – Сегодня в меню только один вид: вчерашний дерьмовый с мутной плёнкой.

      Арт брезгливо морщится.

      – Воды нет, – поясняю я.

      Отбивая какой-то ритм костяшками пальцев, он пересекает кухню-гостиную. Включив телевизор на стене, приземляется на диван и принимается покачивать ногой – видимо, в такт тому же ритму, играющему в голове. Повисает молчание. Разбавляют его лишь позвякивание инструментов да бормотание ведущего новостей.

      Решив, что никто не видит, Арт ковыряет в носу. Шон выбирается из-под раковины и принимается за сам кран. Рид, как обычно, собран, не отвлекается ни на что, кроме окна справа, выходящего на подъездную дорожку. «Кажется, у меня тоже выработался рефлекс каждые пять минут туда смотреть», – думаю я, в очередной раз перехватив мужской взгляд, скользнувший по окнам кухни. А всё потому, что первое, что мы делаем, найдя очередной дом, – разрабатываем план побега из него. До секунд и нудных мелочей, чтобы даже в темноте каждый смог все сделать правильно.

      – Все спокойно?

      Этот вопрос давно обогнал уже банальный «Ты что-то вспомнил?», периодически уступая