Пробуждение. Эрнст Галлингер

и США о том, что в СССР секса нет. С делано грустным лицом я её повторил. Повисла неловкая тишина, но я быстро объяснил ситуацию. Компания ржала долго. На следующий день фразу об отсутствии секса в России знала уже вся больница и ещё пару недель мне в шутку сочувствовали, кое-кто предлагал помощь в этом деле, адреса и т. д. Я подыгрывал и говорил, что это было в СССР и что сейчас, после падения железного занавеса ситуация потихоньку нормализуется и что, в принципе, я, знакомый с успехами Германии в съемках видео на эту тему (только понаслышке, конечно же), и приехал, чтобы восполнить пробелы в прошлом и основательно перенять богатый немецкий опыт.

      Часто я ходил в кафе в другие районы, где меня никто не знал. Я садился в углу, делал заказ – что-нибудь лёгкое с бокалом пива или вина – и наблюдал за людьми. Отсутствие знакомых освобождало меня от необходимости вести разговор и делало меня сторонним наблюдателем жизни, текущей пред моими любопытным глазами. Играла музыка, люди общались между собой, вспоминали прошлое или сегодняшний день, строили планы, заводили знакомства, иногда выясняли отношения. Они общались словами, глазами, движениями. Всё тело и даже часть пространства вокруг человека преобразовывались и представляли собой маленький живой театр при свечах, где играли ещё не написанную пьесу. Невидимый автор писал текст на ходу, и пьеса игралась только один раз. Тёплый свет свечей подчеркивал игру актёров, музыка тихонько подыгрывала действию, официанты быстро и умело, как фокусники, меняли реквизит, разговор тек невидимыми потоками, улетая вверх. Завтра будут другие актёры, другие драмы, другая микрореальность. Это жизнь. Это нормально.

      Иногда вечерами или даже ночью, если на следующий день у меня был выходной, я просто гулял по городу. Город напоминал мне спящего великана, распластавшегося на огромной кровати. Как всякий спящий человек подаёт во сне признаки жизни – храпит, подрагивает ногой и ворочается, так и город давал о себе знать то сиреной скорой помощи, то свистком полицейского, то звуком закрывающейся двери или мусорного бака. Это тоже нормально. Любое одушевлённое существо подаёт признаки жизни. Город тем более. Но кроме этих звуков ничто больше не мешало мне изучать его ночную сторону жизни. Люди запирались в своих домах и город уходил в себя. Пустые улицы удивлённо встречали блуждающего одиночку, но пускали прогуляться по своим извилистым маршрутам.

      Я любил такие прогулки в одиночестве. Одиночество! Я мог бы написать о тебе поэму. Я благодарен тебе, как величайшему дару, не сравнимому с золотом самой богатой сокровищницы. Одиночество, отделяя меня от мира себе подобных, стирало границу между миром фантазий и реальным миром и открывало мне врата в другое пространство – без времени и направлений, без начала и конца. Одиночество научило меня думать и не думать. Молиться и медитировать. Одиночество посылало мне крепкий ветер свободы в лицо,