Убийственная красота. Фридрих Незнанский

Коньяк и вправду будет кстати.

      Он щедро плеснул в пузатые бокалы из бутыли темного стекла. Она и этикетку не рассмотрела. Все было неважно. Кроме того, что она сидела рядом с ним на краю постели, задрапированной синим шелком.

      – Ну-с, за успех нашего безнадежного мероприятия! – Бояринов протянул ей бокал, взял другой. Они чокнулись. Его глаза были совсем рядом. Странные, непонятного цвета глаза, которые втягивали ее, словно в черную дыру.

      Вера залпом осушила бокал, ничего не почувствовав, словно это была вода, а не коньяк.

      Бояринов с легкой усмешкой следил за ней, пригубливая янтарный напиток.

      – Однако, как лихо вы расправились с этой французской штучкой!

      – Да, очень мягкий коньяк. И ароматный.

      – Ну что вы так нервничаете, Вера? – голосом семейного доктора участливо спросил Бояринов.

      – Не знаю. Налейте еще, пожалуйста.

      Он исполнил ее просьбу. Вера выпила и заговорила отрывисто, быстро, торопясь сказать то, что хотела сказать, пока страх не сковал ее, не сомкнул ее уста:

      – Я отвыкла сниматься. Я вдруг поняла, что могу испугаться камеры. Я боюсь, что буду стесняться себя, своего тела… Я боюсь, что завтра сорву съемку…

      – Что вы, Верочка, ну что вы? Вы – самая обворожительная женщина из всех, кого я знаю.

      Он шептал ей на ухо всякие нежности, а его руки не спеша, со вкусом снимали шаль с ее плеч, расстегивали пуговицы блузки, осторожно гладили ее плечи, шею. Его губы едва касались ее волос, мочки уха, спускались вниз к ключицам, к впадинке между ними. И снова вверх. Он погрузил пальцы в гриву густых волос, перебирая их где-то на затылке, у самой шеи. И от этого по ее коже, по всему телу пробежала сладкая дрожь. Он был очень нежен. Он готовил ее долго, терпеливо, неутомимо. И наступил момент, когда чувство стыда оставило ее, и лишь желание, неукротимое желание захватило, закружило, поглотило ее…

      Они возвращались в Москву вечером. Водитель уверенно вел машину, рассекая темноту светом фар. Вера молчала, кутаясь в шаль.

      – Ну что ты? – Бояринов обнял ее плечи. – Что опять? Что тебя тревожит?

      – Олег как взбесился. Ревнует.

      – Да?

      Она не видела, как самодовольная усмешка скривила его рот.

      – Что ж, пусть слегка поревнует. Такую женщину ревновать не грех. А то он расслабился слишком, твой Олег. Он нужен нам напряженный, как сжатая пружина. Самодовольных героев-любовников пусть играет в своем театре.

      И странно, эти жесткие, если не жестокие слова казались ей справедливыми.

      Павильон был готов. Каждый из членов съемочной группы находился на своем месте. Первый съемочный день нового проекта Антона Бояринова начался.

      – Все готовы? Тишина! Мотор! – раздался властный голос Бояринова.

      Перед камерой выскочила девица с неизменным «дубль один». На широкой постели, застеленной темно-синим шелком, полулежала, опершись на руку, Вера. Обнаженные плечи, грудь. Струились по спине густые русые волосы.

      Напротив нее в той же позе полулежал ее партнер и муж, Олег Золотарев.