Три минуты молчания. Снегирь. Георгий Владимов

и зачем я этот цирк затеял! «Всех приглашаю!» Видали лопуха?

      А ведь эти деньги, если на то пошло, уже и не мои были. Вот я им брякнул насчёт «своей», – а ведь я правду сказал. Была девочка. И это я из-за неё решил уехать. С нею вместе уехать. Куда – не знаю, это мы ещё решим, но кто же нам на первое время поможет? Вся надежда была – в этой пачечке. А она уже вон как потоньшала – я прямо душой чувствовал, сквозь рубашку.

      Я шёл как раз мимо Милицейской, где Полярный институт, и хотел уже дойти до общаги, закинуть шмотки, но посмотрел на часы – около четырёх уже, а в пять она кончает работу. Потом её кто-нибудь провожать пришьётся или в кино позовёт, в наших местах хорошую девочку скучать не заставят.

      Старуха-вахтёрша кинулась ко мне, но я сказал ей:

      – Мамаша, метку несу.

      А это как пароль. Метят эти учёные деятели пойманную рыбу, цепляют ей на жабры такие бляшки и выпускают, а рыбаков просят эти бляшки приносить и рассказывать – где эту рыбу снова поймали. Который год они её метят, а рыба всё та же в Атлантике и на палубу сама не лезет. Однако рубль за такую метку дают. Так что старуха меня пропустила, только велела вещички на вешалку сдать. А спросила бы – покажи метку, я бы ещё чего-нибудь придумал, на то я и матрос.

      На втором этаже ходил по площадке очкарик, что-то в кулак себе шептал. Такой чудак с приветом – отрастил бородку по-северному, как у норвега, а теперь щиплет и морщится. Житья человеку нет.

      – А нельзя ли, – говорю, – вызвать товарища Щетинину?

      – Лилию Александровну?

      – Ага, – говорю, – Александровну.

      Оживился очкарик. Вот такие, наверное, и пришиваются. Чёрт-те чего он ей нашепчет, а девка и уши развесила.

      – К вам, – спрашивает, – вызвать?

      – Ага, к нам.

      Уставился на меня с подозрением. Но я прилично держался, в сторонку дышал.

      – Нельзя, – говорит, – она в лаборатории. Извините, рабочее время…

      – Ну, это детали. А главное – к ней брат приехал. Из Волоколамска. Сегодня же и уезжает.

      И откуда у меня в башке Волоколамск взялся? Старпом у нас был из Волоколамска.

      – Это вы – брат?

      – Нет, что вы. Он там внизу дожидается.

      – Почему же вошли вы, а не он?

      – Знаете, глухая провинция. Застеснялся.

      Пошёл всё-таки звать. Вот тебе и очкарик. С бородой, а не сообразит, что может парню девка просто так понадобиться вдруг до зарезу. Хотя бы и в рабочее время.

      Наконец она вышла, Лиля. И он за нею выглянул.

      – Лиличка, я понимаю – брат, но время, к сожалению, поджимает…

      Такой он был вежливый, никак не мог уйти, стучал дверьми в коридоре, а мы стояли, как дураки, молча.

      Потом я спросил у неё:

      – Сразу догадалась?

      – Нет. Подумала – кто-нибудь из моих.

      Мы стали у перил. Тишина тут, как в церкви, по всей лестнице малиновые ковры, и всюду, куда ни посмотришь, картинки: какая на белом свете водится рыба и как её ловят – тралом, кошельковым неводом, дрифтерными сетями, на приманку, на свет. Почему-то ни разу я к ней сюда не приходил. А вот «мои» – поди,