Зимний сад. Кристин Ханна

Мередит, а Мередит притворялась, что этому верит.

      – Здорово. Она наверху?

      – С утра не выходит из сада.

      Мередит даже не удивилась.

      – Схожу за ней.

      Оставив отца в гостиной, она прошла через кухню в столовую. Сквозь застекленные двери открывался вид на бескрайнее снежное поле и многие акры замерших в спячке яблонь. Ближе к дому, под заледеневшими ветками пятидесятилетней магнолии, был разбит прямоугольный садик, окруженный кованой оградой под старину. Узорчатая калитка увита бурыми лозами, но с приходом лета ее почти скроют белые цветы и зеленые листья. А пока на металле калитки поблескивал иней.

      Там-то она и нашла свою мать, женщину восьмидесяти с чем-то лет: закутавшись в плед, она сидела на черной скамье посреди участка, который почему-то звала зимним садом. Начался небольшой снегопад, под завесой снежинок мир превратился в импрессионистский пейзаж, в котором все предметы казались бесплотными. Кусты, подстриженные в виде различных фигур, и птичья кормушка, скрытые под пеленой снега, придавали саду загадочный, неземной вид. Мать, по обыкновению, неподвижно сидела в самом центре этой картины, опустив руки на колени.

      Когда Мередит была маленькой, склонность матери к уединению часто пугала ее, но по мере взросления стала вызывать сначала растерянность, а потом раздражение. Пожилой женщине ни к чему сидеть одной на морозе. Обычно мать винила во всем свой дефект зрения, но Мередит это не убеждало. Да, мать не различает никаких цветов, кроме оттенков серого, но даже в детстве Мередит не считала, что это повод вечно таращиться в пустоту.

      Она открыла дверь и вышла на холод. Ноги утопали в сугробах, под ботинками похрустывала снежная корка, и пару раз Мередит едва не поскользнулась на льду.

      – Не сидела бы ты на холоде, мам, – сказала она, подходя. – Еще подхватишь воспаление легких.

      – Ничего я не подхвачу. Это и холодом назвать трудно.

      Мередит закатила глаза. Мать постоянно выдавала подобную чушь.

      – Я заехала только на час, так что пойдем скорее есть. – В тишине снегопада ее голос прозвучал слишком резко, и она поморщилась, подумав, что стоило бы смягчить интонацию. И как матери удавалось вечно пробуждать в ней все самое плохое? – Ты же в курсе, что отец пригласил меня на обед?

      – Конечно, – ответила мать, но Мередит по голосу поняла, что она врет.

      Мать плавно поднялась со скамейки, точно древняя богиня, перед которой должно благоговеть. Ее лицо было поразительно гладким, почти лишенным морщин, а безупречная кожа словно подсвечивалась изнутри. От таких скул, как у нее, не отказались бы многие женщины. Но примечательнее всего были глаза: глубоко посаженные, обрамленные густыми ресницами и поразительно голубые, с золотистыми проблесками. Мередит знала, что всякий, кто видел эти глаза, уже не мог забыть их. И как иронично, что, обладая таким необычайным оттенком, эти глаза были неспособны различать цвета.

      Мередит взяла мать под руку и повела к дому. Только тут она заметила,