Довлатов и третья волна. Приливы и отмели. Михаил Хлебников

внести чемодан. Затем сказал:

      – Отдыхайте. В Европе уже ночь. А завтра я вам позвоню…

      И уехал.

      Я, конечно, не ждал, что меня будет встречать делегация американских писателей. Но Лена приехать в аэропорт, я думаю, могла бы…

      Мы оказались в пустой квартире. На полу в двух комнатах лежали матрасы. Повсюду была разбросана одежда.

      Для любившего порядок Довлатова разбросанные вещи – не только признак победившего хаоса. Это еще и символ семейного кризиса.

      На самом деле Довлатова ждал вполне радушный прием. «Встречали его не только мы, но и наши друзья, которых я позвала, – рассказывает Елена Довлатова. – Получился целый кортеж – три или четыре автомобиля. Конечно, огромная компания встречающих должна была впечатлить человека, приехавшего из Советского Союза. Наконец они вышли: мама Нора, наша собачка Глаша и Серёжа. Его приятно удивило то, что Катя за это время превратилась в девушку: сразу бросались в глаза ее пышные длинные волосы (уезжала она коротко стриженная). Помню, в тот день она была одета в красивое девичье пальто. Пока мы ехали из аэропорта, у нас дома распоряжалась наша подруга Наталья Шарымова, которая готовила торжественный стол».

      Я привел отрывок из «Наших» не с целью разоблачения писателя, оклеветавшего собственную жену. Я просто предлагаю сравнить жизнь писателя и то, как он ее описал. География (Флашинг), имена совпадают с действительностью. Далее начинается кропотливая работа по перелицовке реальности, превращению ее в литературу.

      В «Чемодане», написанном на шесть лет позже «Наших», история появления писателя в Америке еще больше мифологизируется, отдаляется от первоисточника:

      Шестнадцатого мая я оказался в Италии. Жил в римской гостинице «Дина». Чемодан задвинул под кровать.

      Вскоре получил какие-то гонорары из русских журналов. Приобрел голубые сандалии, фланелевые джинсы и четыре льняные рубашки. Чемодан я так и не раскрыл. Через три месяца перебрался в Соединенные Штаты.

      В Нью-Йорк. Сначала жил в отеле «Рио». Затем у друзей во Флашинге.

      Август превратился в май, Австрия – в Италию, полгода усохли ровно наполовину. Жена и дочь становятся просто друзьями. По поводу джинсов и рубашек ничего определенного сказать нельзя. Помните, Довлатов отказывается от малярного труда, ссылаясь на то, что вся одежда новая и поэтому не подходит для покрасочных работ. Что-то было куплено. Но ясность и количественная точность списка обновок не могут не породить подозрений. Прелесть и определенное «коварство» прозы Довлатова состоят как раз в незаметном для глаза смещении, которое, постепенно увеличиваясь, уводит взгляд читателя от суровой прозы жизни. Да, в легкомысленном и солнечном Риме можно и даже нужно обзавестись яркими – под цвет неба – сандалиями. В скучноватой и респектабельной Вене подобное буйство красок не приветствуется.

      Ради справедливости отмечу, что драматическое «творческое осмысление» в «Наших» совпадает с настроением Довлатова в те дни. Из письма Ефимовым от 9 марта:

      Дорогие Марина, Игорь (Бабушка, Лена, Наташа)

      Спасибо за письмо. На