Довлатов и третья волна. Приливы и отмели. Михаил Хлебников

что того расстреляли в 1938 году:

      Официант принял заказ.

      – Да, я чуть не забыл, – воскликнул Леопольд, – скажи, как умерли мои родители?

      – Деда арестовали перед войной. Бабка Рая умерла в сорок шестом году. Я ее немного помню.

      – Арестовали? За что? Он был против коммунистов?

      – Не думаю.

      – За что же его арестовали?

      – Просто так.

      – Боже, какая дикая страна, – глухо выговорил Леопольд, – объясни мне что-нибудь.

      – Боюсь, что не сумею. Об этом написаны десятки книг.

      Леопольд вытер платком глаза.

      – Я не могу читать книги. Я слишком много работаю… Он умер в тюрьме?

      Мне не хотелось говорить, что деда расстреляли. И Моню (дядя Довлатова, умерший во время блокады Ленинграда. – М. Х.) я не стал упоминать. Зачем?..

      Дальнейшее родственное общение свелось к поездке по Вене и посещению еще нескольких пунктов австрийского общепита:

      Что мне нравилось в дяде – передвигался он стремительно. Где бы мы ни оказывались, то и дело повторял:

      – Скоро будем обедать.

      Обедали мы в центре города, на террасе. Играл венгерский квартет. Дядя элегантно и мило потанцевал с женой. Потом мы заметили, что Хелена устала.

      – Едем в отель, – сказал Леопольд, – я имею подарки для тебя.

      В гостинице, улучив момент, Хелена шепнула:

      – Не сердись. Он добрый, хоть и примитивный человек.

      Я ужасно растерялся. Я и не знал, что она говорит по-русски. Мне захотелось поговорить с ней. Но было поздно… Домой я вернулся около семи. В руках у меня был пакет. В нем тихо булькал одеколон для мамы. Галстук и запонки я положил в карман.

      Литературный вариант корректируется документальными источниками. Из письма Довлатова жене от 14 октября 1978 года:

      Были в трех ресторанах с Леопольдом. Я изнемогал, мама, бедная, заискивала. Думала, он ей зубы вставит.

      Игорь Ефимов записывает в дневнике 6 октября:

      Довлатов сообщил, что истратил все шиллинги и доллары, исследуя бездны австрийского дна. К нему приезжал богатый дядя из Бельгии – точь-в-точь советская карикатура на буржуя.

      Общение с бельгийскими родственниками заглохло после переезда в Америку. Но рассказ был написан.

      Пребывание Довлатова в Вене нашло отражение в автобиографической повести Григория Рыскина «Газетчик». Ее автор – журналист, окончивший Ленинградский университет, успевший, как и Довлатов, поработать в союзных республиках. В частности, Рыскин трудился в таком экзотическом издании, как «Комсомолец Туркменистана». Общая выездная волна подняла и его, хотя в профессиональном плане его жизнь складывалась довольно удачно. Я уже говорил, что эмиграцию многие выбирали не по конкретным причинам, а поддавшись общему, какому-то ветхозаветному отъездному настроению. Довлатова Рыскин шапочно знал по Ленинграду. В повести писатель выведен под фамилией Амбарцумов:

      Прогуливаясь после полуночи по Кертнерштрассе,