Посмотри, наш сад погибает. Ульяна Черкасова

он улыбался так широко, что можно было пересчитать все зубы. Тёмные глаза прожигали Велгу насквозь. – Это… в общем, даже не верится, – он всё ещё пытался улыбаться, только в тихом голосе сквозила грусть.

      Велга попыталась обойти Данилу, только ничего не вышло, и она вжалась в стену, пропуская его вперёд на лестницу.

      – Во что тебе не верится?

      – Что ты уже уезжаешь, господица. Как-то… даже не верится, что уже пора прощаться.

      Она порадовалась, что руки у Данилы были заняты. Он мог и полезть обниматься к господице.

      – Ещё не пора, Данько. Завтра поутру придёт пора. Не провожай меня раньше времени.

      – Ага.

      – И не плачь, – Велга заметила, что глаза у юноши были на мокром месте. – Что ты, в самом деле? Я же не умираю, а замуж выхожу.

      – Ты, господица, – произнёс он с придыханием, явно едва сдерживая нахлынувшие чувства, – будешь теперь далеко, а это, считай, то же самое.

      Он обернулся, пытаясь разглядеть Велгу, и не заметил Муху, которая поднималась по лестнице.

      – Куда, остолоп?! – взвизгнула Муха и пригнулась, чтобы увернуться от сундука. – Вот же медведь неповоротливый.

      – А? Ой! Муха, прости, – Данила закрутился на месте, замотал огромным сундуком с кованными углами. Девушки отскочили от него в разные стороны.

      – Кто только додумался его в дом пустить? – выгнула бровь Муха. – Ему бы на конюшне за лошадьми ухаживать.

      – Пожалей лошадей, Муха, – хихикнула Велга. – Он переломает им хребты.

      – Чего вы? – надулся Данила. – Я же осторожно.

      – Пожалуйста, Данько, – протянула сладким голоском Велга, – отнеси этот сундук в повозку и не сломай. Там мои любимые наряды.

      Пунцовый от смущения холоп начал спускаться. Девушки, взявшись за руки, прошли к покоям хозяйки. Велга рядом с Мухой чувствовала себя почти неловко. Раньше они обе были худощавые, юркие, лёгкие, но последние годы их изменили, и Муха вдруг вытянулась, стала высокой, статной, а Велга так и осталась крошечной.

      – Спорим, Данько завтра разрыдается, когда мы будем уезжать? – хмыкнула Муха.

      – А ты нет?

      – Не дождёшься, – она улыбнулась, храбрясь, но не смогла скрыть тоску: – Если только потом, когда выедем за ворота, чтобы он не увидел.

      Они остановились у двери, всё не разнимая рук.

      – Я уже скучаю по дому, Велга.

      – Как я и сказала, можешь остаться, если хочешь. Я уговорю родителей. Но ты мне нужна будешь там.

      – Ну уж нет, – помотала головой Муха, точно отряхиваясь от печальных мыслей. – Мне, может, тоже хочется замуж за какого-нибудь северянина. Вряд ли, конечно, там все хлопцы как Ярополк Снежный… – она мечтательно закатила глаза, и Велга тоже не удержалась, вздохнула, вспоминая песни, что гусляры пели о великом князе.

      – Ладно, я пойду, – неохотно пропищала Велга и толкнула дверь в покои родителей. – А то как вспомню про Снежного князя, и…

      – Ох…

      – Да-а-а…

      – О чём вы там вздыхаете? – раздался холодный голос матери из-за приоткрытой