Радостная встреча. Александр Станиславович Малиновский

плёнка хранится в моём домашнем архиве, среди самых дорогих для меня вещей.

      Завораживает голос не утомлённого жизнью девяностолетнего старика. Кстати, он не заметил и не понял, что я включил магнитофон. Потом мы вместе послушали запись. Она ему понравилась.

      У меня была с собой фотография обоих Журавлёвых: Григория и его брата Афанасия. Афанасий сидит на стуле, Григорий стоит рядом, на своих култышках-ногах. Тёмная его рубашка свисает почти до пола. Сидящему своему брату Григорий, стоя, достаёт головой едва до переносицы. От фигуры художника, его взгляда исходит такое ощущение физической мощи и воли, что сразу вспоминаешь богатырский облик храма Святой Троицы и удивляешься их похожести.

      Я молча показал фотографию Николаю Фёдоровичу. Он с ходу назвал обоих по имени-отчеству.

      – Он лёгонький был, маленький. Его принесут мужики в церковь, он сидит и зорко на всех посматривает.

      – А сколько вам было лет, когда Григорий помер?

      – Я с тысяча девятьсот первого года. Вот, считай. Он умер в тысяча девятьсот шестнадцатом. Похоронили его около церкви в ограде. Там могила была. В ней уже были похоронены двое: церковный староста Ион Тимофеевич Богомолов и священник Владимир Дмитриевич Люстрицкий. Могилу разрыли и установили третий гроб.

      – Большой гроб был?

      – Нет, короткий гробик. Но широкий и высокий.

      – Николай Фёдорович, а вы сами видели, как Григорий рисовал?

      Старик опускается на колени перед стулом и поясняет:

      – А вот так и рисовал. Держа кисть в зубах, стоял на полу перед маленьким особым столиком.

      – Как же он обучался?

      – Вначале земский учитель Троицкий помогал. В Самаре – художник Травкин. Мало ли добрых людей. Потом сам.

      – Он рисовал красками?

      – И красками, и углём. Писал всякие письма, прошения по просьбе сельчан. У него часто в избе кто-нибудь да бывал. Приветливый был человек!

      – Ну, а как вот с бытом его, кто за ним ухаживал?

      – Да ведь вначале матушка его, дед, а потом, до самой смерти – брат Афанасий. Он был искусный чеканщик. В столярной мастерской, которая от отца им досталась, он, брательник-то, мастерил деревянные заготовки для икон, готовил краски, мало ль чего ещё?.. Он вместе с Григорием обучался в Самаре. И в церковь, и на базар, и в баню, и на рыбалку, всё он – брательник его доставлял.

      – А на чём возил его брательник?

      – Были у него лошадь-бегунок и тарантас. Ему дал их самарский губернатор после того, как Григорий был у царя.

      – Он был у царя?! Точно?

      – Так говорили, и я слыхал. Утверждать не буду. Народ лучше знает. Дали упряжь, тарантас, лошадь и пожизненную пенсию. За что дали? Говорят, что рисовал портрет всей царской семьи. Каково! Хороший был мужик, Григорий. Его все любили.

      – А за что любили?

      – Весёлый был, шутить умел. Мужики, особенно певчие, рады были его брать с собой. Часто его уносили и приносили на руках. Раза два мы, ребятня, на Рождество ходили к нему славить. Интересный.