Крайняя необходимость. Фридрих Незнанский

и было. И кое-где, может, еще и бывает. Просто сейчас часто и другой полезный товар на зону проникает. А тогда чай – это было все.

      – И вы видели? Как убивали, растлевали?

      – Еще бы... Помню, при допросах я сразу просил следака принести плиту чаю и только тогда соглашался давать показания. Раньше на воле из чая делали вытяжку, концентрат, которым начиняли конфеты и пропитывали оберточную бумагу, добавляли во все разрешенное к пересылке в тюрьму и на зону. А в тюрьме и на зоне чай считался средством от всех болезней: от желудочных и головных болей, им промывали глаза и раны, прополаскивали половые органы, смачивали бинты и накладывали на опухоли. Это вам, как лепиле... э-ээ, простите, эскулапу, должно быть интересно.

      – Мне на это плевать и как лепиле, и как эскулапу.

      – Зря, зря, никакие знания лишними не бывают. Да что говорить, чай был важнейшим элементом любого зэковского ритуала, им поддерживали зэков настоящих, понимающих вкус арестантской жизни. Можно, кстати, жевануть чай и всухую.

      – Увольте, – поморщился Великанов.

      – Напрасно вы так. Сначала это, конечно, непривычно – словно песку в рот набрал, но потом, послюнявив, почувствуешь прилив сил, на мгновение отойдешь от сумеречных мыслей.

      – Вот как, – иронично протянул доктор. – Значит, и вам они нечужды? А мне казалось, вы такой оптимист. Жить вот долго собираетесь...

      Во всем этом разговоре был не то чтобы подтекст, скорее, какой-то неопределенный и тревожный задний план, который Великанов, как ни силился, разглядеть не мог.

      Гном помолчал со все той же своей неопределенной улыбочкой, потом сказал:

      – Я ведь тут недавно появился и пока никуда отсюда не собираюсь. – Он повертел в руках пустую кружку. – Надо будет вам стакан подарить – из железа пить неприятно. Почувствуете себя еще комфортнее. И мне будет приятней к вам в гости заходить.

      «А буду ли я тебя еще приглашать», – подумал Великанов и буркнул:

      – Уж извините, пью из того, что есть. И потом, стаканы бьются, а кружки надежнее.

      – Это верно, конечно, но я вообще-то хотел о другом с вами поговорить.

      – О другом?

      – Ну да, о другом стакане.

      – Не понимаю, – пробормотал Великанов.

      – Да все вы понимаете, Сергей Сергеевич, все прекрасно, великолепно, замечательно понимаете!

      Великанов отрицательно покачал головой – то ли по-прежнему утверждая, что не понимает, то ли отказываясь продолжать этот пустой разговор. Но Гном не дал ему уклониться и сказал негромко и жестко:

      – Самодельная минная конструкция, так называемый стакан, – знаете такой?

      Великанов почувствовал, как кровь отхлынула от лица.

      Гном придвинул к нему вплотную свое страшное лицо и сказал безо всякой улыбки:

      – Я, дорогой мой доктор, уже когда сюда ехал, знал, кого встречу, так что точно никуда не тороплюсь. Мои сто лет еще не скоро нагрянут. Еще увидимся. – И он ушел.

      Великанов обхватил голову двумя руками. Впервые за долгое время ему было страшно. Он понял: Гном сел сюда единственно для того, чтобы увидеть его, доктора Великанова.