Снег на кедрах. Дэвид Гатерсон

снегопад в Манзанаре? – вдруг спросил он. – Я вспоминаю то время всегда, когда идет снег. Сугробы, сильный ветер и пузатую печку. И звезды в окне.

      Обычно он не говорил жене такие романтические слова. Но, может быть, тюремная камера научила его высказывать то, что при других обстоятельствах он оставил бы при себе.

      – Тогда тоже была тюрьма, – сказала Хацуэ. – Было и хорошее, но все равно…

      – Нет, не была, – возразил ей Кабуо. – Мы думали так, потому что еще не знали: бывает и хуже. Но тюрьмой это не было.

      Хацуэ подумала, что он прав. Они поженились в лагере для интернированных в Манзанаре; церемония проходила в буддийском храме, сооруженном из толя. Ее мать завесила половину тесной комнаты армейскими шерстяными одеялами и выделила им в первую брачную ночь две раскладушки рядом с печкой. Она даже сдвинула их вместе, чтобы получилась кровать, и разгладила простыни ладонями. Четверо сестер Хацуэ стояли рядом и смотрели, как мать молча делает свое дело. Фудзико подбросила уголь в пузатую печку и вытерла руки о фартук. Она кивнула, напомнив, что через сорок пять минут надо будет задвинуть вьюшку. Потом вышла, забрав дочерей; Хацуэ и Кабуо остались одни.

      Стоя у окна, в свадебных одеждах, они поцеловались; Хацуэ прикоснулась к теплой шее и горлу Кабуо. За окном мело; снег собирался у стены барака.

      – Они всё услышат, – шепнула Хацуэ.

      Кабуо, не убирая рук с талии жены, повернулся в сторону висевших одеял и сказал:

      – По радио наверняка что-нибудь передают. Может, послушаем музыку?

      Они подождали. Кабуо повесил куртку на крючок. Немного погодя заиграла музыка с радиостанции из Лас-Вегаса – кантри и вестерн. Кабуо сел, снял ботинки, носки и аккуратно положил их под раскладушку. Потом развязал галстук.

      Хацуэ сидела рядом. Она посмотрела на его профиль, на шрам у челюсти, и они поцеловались.

      – Помоги мне с платьем, – шепотом попросила Хацуэ. – Оно расстегивается со спины.

      Кабуо помог ей расстегнуть платье. Он провел рукой по ее спине. Хацуэ встала и стянула платье с плеч. Платье скользнуло на пол, она подобрала его и повесила на крючок рядом с курткой Кабуо.

      Хацуэ вернулась в одних лифчике и трусиках. И села рядом с Кабуо.

      – Не хочу, чтобы было много шума, – попросила она. – Сестры все равно услышат.

      – Хорошо, – ответил Кабуо. – Мы сделаем это тихо.

      Расстегнул рубашку, снял и повесил на край раскладушки. Затем снял майку. Кабуо оказался очень сильным. Хацуэ видела, как играли у него мышцы живота. Она порадовалась, что вышла за него замуж. Он тоже был из семьи, возделывавшей клубнику. Умел обращаться с растениями и знал, какие усы обрезать. Летом его руки, так же как и ее, окрашивались; красный сок пропитывал ладони ароматом клубники. Хацуэ понимала, что отчасти из-за этого аромата и хотела связать свою жизнь с Кабуо; осознание этого родилось у нее в носу, как бы странно такое объяснение ни звучало. Хацуэ знала, что у них с Кабуо одна и та же