Москва за нами. Геннадий Гончаренко

полком. И снова наступила прежняя жизнь военной семьи. Служба в Закавказье, Белорусском военном округе… В 1930 году поступил Дмитрий в академию имени Фрунзе, окончил отлично, получил звание полковника, преподавал. И вот пока он в разлуке с семьей…

      Ольга Ивановна подошла к Лёне.

      – Ну иди, доченька, иди. Сегодня ты у нас королева семейного торжества. Подготовь и отбери свои любимые песни, арии, концерты.

      И тут Лёна услышала голос Андрея Млынова:

      – Можно?

      Лёна заторопилась встречать его, и он, смущаясь, потупив глаза, протянул ей что-то завернутое в бумагу. «Книга, а может, и картина, судя по размеру». И большой букет ярко-красных бархатных и белых роз.

      На Андрее была какая-то очень модная коричневая спортивная куртка, вельветовая, с молнией, и боковые карманы были обшиты кожей, и широкий кожаный пояс.

      – Тебя не узнаешь, Лёна, – осматривал он, стеснительно улыбаясь своей робкой, млыновской улыбкой. – Ты вся кажешься мне из солнца.

      Пока они говорили, ввалился запыхавшийся Виталий Лиханов, волосы взъерошенные, как у только что искупавшегося воробья. Приглаживая шевелюру, он протянул Лёне букет белых роз. Из-под мышки вынул цветные репродукции, наклеенные на картон, любимых Лёной композиторов Чайковского и Мусоргского. Он взял Лёнины тонкие длинные пальцы, подержал их в своих крупных ладонях:

      – С исторической датой тебя. – И, отпустив руки Лёны, обратился к Андрею: – А ты когда заявился?

      И это прозвучало: «Как это ты успел опередить меня?»

      – Утренним поездом, господин профессор. (Так в шутку называли Виталия в школе за очки и особенно за увлечение историей и археологией.)

      Как всегда шумно, с возгласами приветствий, стремительно ворвался, как будто бы кто за ним гнался, оставив входную дверь открытой, их школьный друг, неистовый и неутомимый поэт Михаил Коломыченко, по прозвищу Миха Байрон. Еще в школе, играя в футбол, он повредил левую ногу. После долго хромал, ходил с тростью, а теперь по привычке чуть прихрамывал.

      Запустив пятерню в сноп непослушных волос цвета соломы и сверкнув карими глазами, он устремился к Лёне, поклонился с реверансом и поцеловал руку.

      – Лёнка, Лёнка, да ты прекрасная Царевна Лебедь из пушкинской сказки. Во мне родилось вдохновенье… Еще одно только мгновенье… – Он взял ее руку, прижал к своей груди…

      Царевна небес, Ферония,

      Богиня весны и цветов!

      Не знаю, как смогут другие,

      Рабом твоим быть я готов!

      Он встал на одно колено и протянул ей пучок ландышей и томик стихов Сергея Есенина.

      – Только для тебя, Лёночек, отрываю от души сей дар бесценный. Недавно приобрел у старого букиниста. Ты же знаешь мою жадность к хорошим стихам и… подобным тебе небесным созданиям… Профессор, снимите очки-велосипед, – сказал Миха и, подойдя, поздоровался с Лихановым. Обнял его. – Роешься, старик, в исторической пыли, в древних манускриптах? Ройся, ройся, последнее слово всегда за