Бегущий человек. Стивен Кинг

положил ручку.

      – Хорошо. – Он положил руки на стол, сцепил пальцы. – У меня последний вопрос, Ричардс. Не могу сказать, что мне под силу отличить ложь от правды, но машину, к которой вы подсоединены, обмануть практически невозможно. Суицидальные мотивы не имеют отношения к вашему решению принять участие в Играх?

      – Нет.

      – Тогда в чем причина?

      – Моя маленькая дочь больна. Ей нужен врач. Лекарства. Больничный уход.

      Ручка летала по бумаге.

      – Это все?

      Ричардсу хотелось ответить, что да (остальное – не их дело), но потом он решил выговориться. Возможно, потому, что врач – вылитый, только постаревший, дебил, которого он знал давным-давно и не пойми почему вспомнил. А может, ему просто хотелось облечь свои эмоции в слова, чтобы всем все стало ясно, в том числе и ему самому.

      – Я давно безработный. Хочу снова работать, пусть даже мальчиком для битья в игре, исход которой заведомо известен. Я хочу работать и содержать семью. У меня есть гордость. У вас есть гордость, доктор?

      – Гордецам прямая дорога в ад. – Щелчок, шарик ручки упрятался в корпус. – Если вам больше нечего добавить, мистер Ричардс… – Врач встал, давая понять (на то же указывало и обращение по фамилии), что собеседование закончено, независимо от того, хотел он что-то добавить или нет.

      – Нет.

      – Дверь в конце коридора по правую руку. Удачи вам.

      – Куда уж без нее, – ответил Ричардс.

      …Минус 090, отсчет идет…

      Группа, в составе которой Ричардс вышел из лифта, сократилась до четырех человек. И новый зал ожидания заметно уменьшился в размерах. Аналогичные сокращения прошли и в других десятках. Из тех, кто провел ночь в казарме, осталось примерно сорок процентов. В половине пятого в зале появились последние, фамилии которых начинались с букв, замыкающих алфавит. В четыре служитель обнес всех с подносом, полным безвкусных сандвичей. Ричардс взял два и жевал их, слушая парня по фамилии Реттенмунд, который потчевал его и сидящих рядом похабными анекдотами. Знал он их, похоже, несметное множество.

      Когда наконец собрались все, кто прошел очередной этап отбора, их затолкали в лифт и подняли на пятый этаж. На этот раз Корпорация предоставила к их услугам большую общую комнату, общий туалет и спальню с двухъярусными койками. Им также сказали, что в кафетерии, расположенном чуть дальше по коридору, их ждут в семь часов.

      Ричардс посидел несколько минут, а потом направился к копу, что стоял у двери, через которую они вошли в их новое жилище.

      – Тут есть телефон, приятель?

      По правде сказать, он не ожидал, что ему могут разрешить позвонить, но коп молча указал на коридор.

      Ричардс притворил дверь, выглянул. Точно, телефон-автомат.

      Он вновь посмотрел на копа:

      – Слушай, если ты одолжишь мне пятьдесят центов, я…

      – Отвали, гнида.

      Ричардс сдержался.

      – Я хочу позвонить жене. Наш ребенок болен. Ради Бога, встань на мое место.

      Коп расхохотался отрывистым, лающим смехом:

      – Все вы одинаковые. Каждый день рассказываете мне басни. Особенно занятные на Рождество и День матери.

      – Сволочь, – процедил