Дневной поезд, или Все ангелы были людьми. Леонид Бежин

его заслуг, но Жанна признавала, тем самым извиняясь за упреки, высказанные сгоряча и явно несправедливые.

      Боб, привыкший терпеть несправедливость и напраслину, присвистнул оттого, что ему становилось за себя подчас обидно, но он терпел и все ей прощал.

      – Дондурей. – Он любил выразиться так, чтоб было непонятно, кого он имеет в виду, и при этом не исключалось, что, может быть, имеет в виду себя.

      – Ты о ком?

      – Об одном товарище.

      – Об этом Германе Кузьмиче или как там его. Прохоровиче?

      – Нет, я о Белинском, то бишь Добролюбове. Нашем Добролюбове.

      – Почему он дондурей?

      – А так… все молчит, молчит. Такой зануда… Хорошо, что хотя бы на пару минут от него избавились.

      – Зря ты при нем сболтнул о каком-то там совратителе с Вшивой горки. Он теперь бог знает что думает.

      – Сболтнул и сболтнул. Вернее, взболтнул кое-что из твоего прошлого.

      – Зря. – Жанна выдержала долгую паузу, а затем задумчиво произнесла: – А может, и не зря… – Она заинтересованно глянула на мужа, ожидая от него такого же пытливого интереса.

      – Тебя не поймешь… – Он не мог взять в толк, куда она клонит и к чему проявлять интерес.

      – А меня и понимать не надо. Надо взболтнуть кое-где, ведь ты любишь взбалтывать.

      – Ты можешь сказать прямо, чего тебе надо?

      – Могу, наверное, если сочту нужным.

      – Ну так сочти и скажи.

      – Изволь, раз ты просишь. А не сыграть ли роль совратителя тебе? – Жанна притворно удивилась тому, как она такое могла сказать, и посмотрела на мужа так, как смотрят безнадежно глупенькие или, наоборот, слишком умные.

      – Ну и что ты этим объяснила?

      – Я ничего не объясняла. Я так… ты же у нас понятливый.

      – Темнишь ты, Жаннуся, а чего темнишь?

      – А ты подумай. Раскинь мозгами. Постарайся уразуметь.

      – Я стараюсь. Уразумеваю. Ты предлагаешь мне сыграть роль совратителя…

      – Выразимся помягче: соблазнителя. По тебе ролец – в самый раз. В нем, может быть, раскроется и заблещет весь твой талант.

      – Хм… – Боб был не против того, чтобы блистать, но сомневался в своих возможностях. – Для такой роли нужен партер. Вернее, партерша. – От волнения он промахивался, мазал – не попадал в нужные слова.

      – Не партерша, а партнерша. Найдем мы тебе партнершу. Да ее и искать не надо. Вон она, в купе нашем сидит.

      – Капитолина-то?

      – Капитолина. Та, которая с Капитолия.

      – Ну и пусть она закиснет на своем Капитолии. Мне она не нужна.

      – Милый, зато она мне нужна. Так что прояви уж свое мужское обаяние.

      – А ты меня потом поедом заешь. Со света сживешь.

      – Дорогой, мы же договорились. Квартира в Ленинграде обнуляет все наши долги друг перед дружкой. Мы квиты. И это твое прегрешение мы спишем вместе с прежними грехами.

      – А не врешь?

      – Когда я тебе врала!

      – Тебе-то она зачем нужна, эта Капитолина?

      – Так… моя прихоть.

      – А