Агония земного сплава. Надежда Геннадьевна Бондарчук

кивнула. Андрей плечом подпер косяк, поставив открытую бутылку пива на раковину. Со второй бутылки он сделал аппетитный глоток.

      – Пивка тебе принес. Будешь?

      – Не хочу сегодня. Устала.

      – Так вот я и принес пивка. Давай выпьем? А? Расслабимся? Поболтаем? Порнушку врубим? – Бутылка явно была не первой.

      – Не сегодня. Один посмотри.

      – Да что ты заладила-то, как попугай? Не сегодня! Не сегодня! А когда!? Все один да один! А ты на хера мне нужна тогда? – Андрей взмахнул бутылкой и хотел выйти, хлопнув дверью, но резко притормозил. – Когда на завод поедешь-то? Ты же поедешь?

      – Поеду. В понедельник.

      Я, лежа в уже остывшей ванне, сдувала остатки пены со своих длинных пальцев и думала, что нужно было все-таки нырнуть под ванну. Или еще что-то сделать. Но что?

      Глава 3.

      Утро понедельника было таким же зимним и промозглым, каким оно было и в воскресенье, и в субботу, каким оно и должно быть зимой. Шагая на автобусную остановку, я думала, как по-разному скрипит снег под моей правой и левой подошвами. Постоянно предшествующие событию воображаемые картинки того, как будет проходить собеседование, как мне нужно себя вести, что нужно сказать, куда положить руки, в какой момент почесать нос – не возникали. Я шла и внимательно слушала скрип своей подошвы.

      Электронные часы, освещавшие производственную проходную, показывали полвосьмого утра. По словам Андрея, от проходной мне следовало свернуть налево и пройти метров сто до приемной отдела кадров. Я приехала рано и сейчас, чтобы не замерзнуть, пританцовывала возле приземистого одноэтажного здания, дверь которого освещала лампа мощностью шестьдесят киловатт. На двери этого строения была надпись: «Отдел кадров. Часы работы: 8.00 – 17.00». Она представляла собой отпечатанный самым крупным шрифтом текст на белом листе формата А4, всунутый в мультифору и приклеенный на скотч. К производству подъезжали машины самых разнообразных марок. Их было множество: маленькие, большие, синие, белые, новые, разбитые. Из них выходили люди, которые, укутавшись в свои шарфы, спешно двигались к проходной. К отделу кадров тоже повернули две женщины. Я отошла в сторону и закурила. Мне стало неловко входить вместе с ними и сразу представлять себя и свое желание – получить рабочее место и освоить совершенно новую для себя профессию. Но состояние крайнего замерзания уже через две минуты двинуло меня вперед.

      Прикрыв за собой дверь, я оказалась в холле, окрашенном в духе советского практичного минимализма. Пол, выложенный мелкой коричневой плиткой, стены – наполовину голубые, наполовину побеленные. На одной из них висел информационный стенд, покрытый темным сукном. Возле стенда, на полу, опустив свои перья, стояла пальма. Холл заканчивался расходящимися в разные стороны коридорами, один из которых был темным, а другой светлел от бликов из приоткрытых дверей кабинетов. Вместе со светом в коридор попадали и разговоры. Я выдохнула и заглянула в первую попавшуюся дверь.

      – Доброе утро! – На меня недоуменно взирали несколько