Агония земного сплава. Надежда Геннадьевна Бондарчук

на меня злобную тираду, как будто долго-долго репетировала, готовилась, а на сцену ее просто выпихнули и тем самым застали врасплох.

      – А что за воротами, Тоня? – Я, оторопев от неожиданной резкости, схватилась за спинку стоящего впереди стула.

      – Да иди ты! Вы все сначала такие. Умные, – Антонина отвернулась от меня, достала из кармана леденец и, развернув его, закинула себе в рот. – Конфетку будешь?

      ***

      Дверь со страшным грохотом распахнулась, и в помещение влетел мужчина в белой каске и сожженной сбоку фуфайке. В правой руке у него была пачка зашарпанных журналов. Он показался мне молодым, стремительным и резким. Журналы он раздраженно отбросил на стол, фуфайку рывком повесил на вешалку, которую прибили прямо рядом с доской. Белая каска, по-видимому, была его гордостью, потому что он бережно ее снял, аккуратно сдул пылинки и повесил на фуфайку. С его головы на нас смотрел еж, всклокоченный и давно не стриженный.

      – О, Тонька, ты здесь уже? Что приперлась-то рань такую? Дробилка стоит первая, знаешь? Была уже там? – все той же правой рукой он, как мог, попытался пригладить свой ежик.

      Тонька зевнула.

      – Не приперлась, Сергунчик, а соизволила явиться, блядь! Нет, не знаю еще ничего. Дай-ка сменный журнальчик, почитаю хоть, что там пишут. Вон, вишь? – Антонина кивком головы показала в мою сторону. – С дозировщицей твоей новой вожусь. Она даже не знала, как в цех войти. Понаберут белошвеек, блядь!

      – На, почитай-ка! – он разворошил кипу журналов и, найдя нужный, в синем переплете, протянул его женщине.

      – Как зовут? На какую?

      То, что вопрос адресован мне, было понятно, потому что как зовут бригадира шихтового отделения, мужчина знал – он обращался к ней по имени. В помещении присутствовали мы с Тоней, он и рамки. Однако у меня возникло ощущение, что мужчина обращается к журналу в коричневой обложке, потому, что задавая свой вопрос, он внимательно склонился над его содержанием, а в мою сторону даже ни разу не взглянул.

      – Надя. Не знаю.

      – Останешься после пятиминутки, Наа…

      От удара входная дверь помещения чуть не слетела с петель. На этот раз в нее хлынула перемешенная ватага в оранжевых касках. Вместе с ней в помещение ворвался смачный мат и грубый хохот. Воздух покачнулся от резкого смешения запахов пота, грязи и грубости.

      – Здорово, Сергей Сергеевич, что там с последним анализом? Печь видел? Опять этот упырь угандошил все!

      – Отпуск что мне не подписал? Что волоебствуешь?

      – Отгул обещал на завтра… И?

      Вопросы, один за другим, сыпались на голову Сергея Сергеевича.

      – Машину-то поправил?

      Его ежик уже лоснился от раздражения, но он, сохраняя мнимое спокойствие, все-таки пытался отвечать на вопросы, улыбаться женщинам, пожимать все протянутые руки и прочитывать все раскрытые журналы. Штук пять.

      – Да некогда пока. Пока ездит – там видно будет.

      – Видел!

      – Обещал – значит подпишу! В течение смены подойди, разберемся.

      – Смотри!