Ведьмина ночь. Карина Демина

даже, а доска, приставленная к подоконнику и ножкою подпертая. Сотворила его не я, а жилец, который обретался в этой норе до меня. Но я приспособу оценила.

      А вот стул уже родной, притащенный с ближайшей помойки.

      Нет, участковые ведьмы получают неплохо, но мне вот как-то всегда было жаль деньги тратить. То ли сказалась привычка экономить, то ли сама по себе я была жадной.

      Стало вдруг стыдно.

      И перестало.

      Афанасьев раскладывал по тарелкам яичницу. И вот как получилась-то! Белые озера белка, который схватился плотно, без соплей, и в то же время яркие острова желтков. Сверху – мелко порубленный лук.

      Кусок сливочного масла, что таял и расползался тонкими ниточками.

      Хлеб.

      И тушенка, вывернутая из банки в глубокую миску.

      – Ешь, – Афанасьев подвинул тушенку ближе. – Не стесняйся.

      Я бы, может, и застеснялась, но голод… запах… кажется, в жизни я такой голодной не была. А потому только и выдавила:

      – Ш-пасибо.

      С набитым ртом, конечно, не слишком вежливо, но плевать. Так мы и ели. Я жадно, пусть и стараясь не подавиться, Афанасьев – неспешно и явно за компанию.

      После и чаю сделал.

      И варенья подал. И снова пирожков выложил, найсвежайших.

      – А колени у тебя не болят, – я принюхалась. Пирожки были с яблоками, да не просто тертыми или там кусками, нет, такие мама пекла. Яблоня-то у нас была старая, яблоки давала мелкие и суховатые, вот она их и нарезала, и скидывала на сковороду, туда же отправляла пару ложек сахару и кусок сливочного масла.

      Надо же.

      А казалось, я о той жизни ничего-то и не помню.

      Но лучше бы и не помнила вовсе, до того вдруг тошно сделалось. И тоскливо.

      – Отчего же, болят.

      – Только от моих мазей толку немного, – я все-таки стянула пирожок. И укусила, закрыв глаза. – Почему? Почему именно я? Я ведь не самая сильная…

      – Сила без надобности. Он, хватает.

      – И не самая умная…

      – Не скажи. Говорил я с одним своим старым знакомцем… он еще раньше приходил, спрашивал.

      Бизон?

      – Борис Игнатьевич?

      Зоненко. Если взять первые буквы имени и отчества… кому и когда из студентов это пришло в голову? Без понятия. Но кличка приклеилась. Пусть даже ничего-то в облике его не было бизоньего, напротив, Зоненко был высок, тонкокостен и сухопар. И походил скорее на престарелого журавля.

      – Он самый. Искал место для одной способной дурочки.

      Надо же… а я бы никогда и… и выходит, думаю я о людях хуже, чем они того заслуживают. Совестно. Но не настолько, чтобы кусок поперек горла встал.

      – А мне аккурат нужна была толковая ведьма, с головою от мусора свободной.

      – Это не про меня, – вздыхаю и запихиваю в себя пирожок.

      А чай – с травами. Чабрец чую, еще самую малость – календулы цвет. Капля брусничного листа.

      – Ну… любовь-морковь, дело молодое… оно и ладно вышло. Складно, я бы сказал. Прямо одно к одному, – Афанасьев потер руки. – Ладно, ты меня глазищами-то не сверли. Оно-то да, голову тебе задурили изрядно, но зато