Девяносто третий год. Виктор Мари Гюго

такая, сударыня, будешь?

      Женщина, застыв от ужаса, не спускала с него глаз. Она была худенькая, бледная, еще молодая, в жалком рубище; на голову она, как все бретонские крестьянки, накинула огромный капюшон, а на плечи шерстяное одеяло, подвязанное у шеи веревкой. С равнодушием дикарки она даже не потрудилась прикрыть голую грудь. На избитых в кровь ногах не было ни чулок, ни обуви.

      – Видать, нищенка? – решил сержант.

      В разговор снова вмешалась маркитантка, и хотя ее вопрос прозвучал по-солдатски грубо, в нем чувствовалась женская мягкость.

      – Как звать-то?

      Женщина невнятно пробормотала в ответ:

      – Мишель Флешар.

      А маркитантка тем временем ласково гладила шершавой ладонью головку младенца.

      – Сколько же нам времени? – спросила она.

      Мать не поняла вопроса. Маркитантка повторила:

      – Я спрашиваю: сколько ему?

      – А, – ответила мать. – Полтора годика.

      – Смотрите, какие мы взрослые! – воскликнула маркитантка. – Стыдно такому сосать. Придется, видно, мне отучать его от груди. Мы ему супу дадим.

      Мать немного успокоилась. Двое старших ребятишек, которые тем временем уже успели окончательно проснуться, смотрели вокруг с любопытством, забыв о недавнем испуге. Уж очень были пышны плюмажи у гренадеров.

      – Ах, – вздохнула мать, – они совсем изголодались. – И добавила: – Молоко у меня пропало.

      – Еды им сейчас дадут, – закричал сержант, – да и тебе тоже. Не о том речь. Ты скажи нам, какие у тебя политические убеждения?

      Женщина молча смотрела на сержанта.

      – Ты что, не слышишь, что ли?

      Она пробормотала:

      – Меня совсем молодой в монастырь отдали, а потом я вышла замуж, я не монахиня. Святые сестры научили меня говорить по-французски. Нашу деревню сожгли. Вот мы и убежали в чем были, я даже башмаков надеть не успела.

      – Я тебя спрашиваю: каковы твои политические убеждения?

      – Не знаю.

      Но сержант не унимался:

      – Пойми ты, сейчас много шпионок развелось. А шпионок расстреливают. Поняла? Потому отвечай. Ты не цыганка? Где твоя родина?

      Женщина глядела на сержанта, будто не понимая его слов. Сержант повторил:

      – Где твоя родина?

      – Не знаю, – ответила женщина.

      – Как так не знаешь? Не знаешь, откуда ты родом?

      – Где родилась? Знаю.

      – Ну, так и говори, где родилась.

      Женщина ответила:

      – На ферме Сискуаньяр в приходе Азэ.

      Тут пришла очередь удивляться сержанту. Он на минуту замолк. Потом переспросил:

      – Как ты сказала?

      – Сискуаньяр.

      – Так разве твой Сискуаньяр – родина?

      – Да, это мой край.

      И женщина, подумав с минуту, сказала:

      – Теперь я поняла, сударь. Вы из Франции, а я из Бретани.

      – Ну и что?

      – Это ведь разные края.

      – Но родина-то у нас одна! – закричал сержант.

      Женщина упрямо повторила:

      – Из Сискуаньяра мы.

      – Ну, ладно, Сискуаньяр так Сискуаньяр! –