Пришельцы из звёздного колодца. Лариса Кольцова

ни для кого не будет подарком судьбы. Наоборот, тем самым ужасом, только скоро стремительным. Он всегда будет как ураган, налетит, всё сметёт, порушит и умчится, не оставив никаких координат. Тогда совет, забудь его немедленно!

      – Как? Не получается у меня его забыть! Или по примеру Лоры пойти в «Сапфир»? Ты не слышала о том, что ей исцеляли психику после несчастной подростковой, но обременённой серьёзными последствиями, любви? Она потом и забыла обо всём, вышла оттуда как новенькая.

      – Нет. Я не слышала о таком. О каких последствиях речь?

      – Об очень грустных последствиях, мама. Крошечная девочка, рождённая ею в шестнадцать лет. Родители Лоры удочерили её, да они же таскаются по огромному континенту, – работа у них такая, – так что дочурка, ставшая младшей сестрёнкой секс-тинской мадонны, живёт в детском городке. А он не знает ни о чём, безмятежный семьянин.

      – А зачем ему об этом знать? Мне жаль её. И второй раз стал для неё несчастливым.

      – Тебе всех жаль. Ты воспитывала меня так, что я всё своё взросление словно просидела за шёлковой ширмой, расшитой цветами и птицами. Я принимала иллюзорную симфонию красок и образов за реальный мир. А Рудольф вломился как убожество жизненной изнанки. Он, по сути, вывернул меня саму наизнанку, и как жить личным позором, блёклой бесформенностью и оборванными нитками наружу? Кому спросишь до меня дело? Знала бы ты, как иные радуются, что меня извозили лицом в грязи. Сколько же на Земле живёт злых и отвратительных людей…

Истончение жизни

      Мама сжала её руку. Ксения смолкла, поняв, что у мамы случился приступ боли. Она быстро достала из сумочки, висящей на поясе у мамы, прозрачные капсулы, и мама, взяв их в рот, сразу порозовела, облегчённо улыбнулась. Ксения поняла, что её занесло, маму надо щадить. Они обнялись и сидели, слушая бормотание ручья и убегая совместно душой и зрением в изумрудную манящую красоту противоположного берега реки, опутанного лесными дебрями. С той стороны веяло обманчивым глубинным волшебством словно бы другого измерения мира, где нет места ни обидам, ни болезням, ни вековечным земным несправедливостям. Вода отражала лес, и он в отражении казался зыбкой кулисой, скрывающей иную геометрию многомерности, из-за которой вот-вот выглянет кто-то, кого нет, и не может быть в реальности. Кто-то прекрасный, долгожданный и зовущий к себе.

      Мама стала худенькой и бледной. Тёмные и обычно блестящие волосы тоже угасли в период её неожиданного стремительного угасания. А до болезни они мерцали, словно в них запутались звёздные искры. Она сняла с волос, предельно затянутых в жалкий хвостик и остриженных совсем недавно, свой светлый, изумрудного оттенка воздушный шарфик от солнца, и он лёг на её заостренные плечи. Мама практически ничего не ела в последние дни, но став полупрозрачной, она так и осталась для дочери самой миловидной женщиной в мире. Феей без возраста, ожившей со старой антикварной открытки с обтрёпанными уголками, печально облинявшей, размытой, брошенной в мелкую мутную лужу обыденности. Это также мучило Ксению