Дневник брата милосердия. Вячеслав Сорокин

три бабушки

      21 декабря 2017 г., храм А.Критского, богадельня

      Мы зашли к Зинаиде Тимофеевне в палату. Кажется, это была палата, где лежит Павла, но могу и ошибаться – было темно. Кровать Зинаиды была слева от входа. Мы склонились над постелью, глаза немного привыкли к полутьме и я увидел всклокоченные седые волосы, сухощавое лицо, обтянутые скулы и белки глаз, придававшие лёгкое выражение безумия чертам лица, скрытым в темноте.

      Людмила, сказала, мол, вот он, Слава, который… эээ… брат. Зинаида Тимофеевна так встрепенулась, услышав это слово, и сказала, что она думала, что я – её брат. Это меня пронзило. Я словно увидел душу, которая, как тот болящий у купели, лежит в метре от исцеляющей поверхности воды 38 лет, не имея человека, но и не теряя при этом надежды.

      А разве мы сами не ходим рядом с реальностью Любви годами и десятилетиями, никак не соединяясь сердцем и жизнью с ней, но при этом совершенно законно надеясь, что найдётся человек, который полюбит нас как есть чёрненькими и страшненькими со всеми нашими грехами и недостатками и тем самым погрузит нас в эту реальность.

      Люда сказала бабушке, что я ещё приду и буду дружить. И мне захотелось ещё раз прийти к этой душе. А задача, будучи загружена в сознание, принятая сердцем, уже начала сама решаться, обнаруживая время от времени себя проскальзывающими в уме мыслями: «а можно же сказать то-то и то-то», «можно сказать ей, что и меня мама воспитывала по кодексу строителя коммунизма, который был взят из Библии и практически совпадает с десятью заповедями» ну и так далее…

      Так у меня оказалось целых три бабушки: Вера Пампушкина, Зинаида, соседка Веры по палате, которую мне никто не благословлял, но прилепившаяся к моему сердцу нечаянно и Зинаида Тимофеевна – учительница, коммунист и большая умница.

      После этого я бодренько, почти с нетерпением пошел в палату к Вере Пампушкиной. Зины, соседки Веры, не оказалось на месте – кровать была расправлена и пуста. От этого стало немного грустно, как тогда, когда не можешь увидеть родного человека.

      А Верочка только проснулась и лежала такая хорошенькая, такая славная в своей кроватке. Я склонился над ней и снова она необъяснимым образом показалась мне милой и родной. Я поглаживал и держал её ручки в своих ладонях, поправлял ей волосы и платочек, спрашивал, что ей принести, а сам дивился, как эти «телячьи нежности» могут рождаться в моём грубом сердце к тому же подавленном произошедшей перед сестричеством домашней ссорой?

      Реальности любви всё нипочём. Она существует сама по себе, невзирая на все мои грехи и всю мою черствость. Будучи грешным, по внушению Божьего духа и вопреки своим разуму и сердцу, – люблю! И не просто люблю – обожаю, души не чаю в этом совершенно чужом мне человеке, далёком и по возрасту, и по интересам.

      Встреча была недолгой, но наполнила меня чем-то хорошим. На выходе из отделения стояли, беседуя, Люба и Люда В. Люда сказала, что она до сих пор находится под впечатлением нашей прошлой беседы в столовой и уже не смогла читать вечерние