Рассвет костяной волшебницы. Кэтрин Парди

слова: «Ей всего-то нужно коснуться моей руки, чтобы Тирус выпустил меня».

      – Лучше? – усмехается Жюли. – Ты же сама сказала, что Скованные на свободе. А в прошлый раз они стекались к Аилессе, словно она сияла, как маяк в ночи.

      – Это происходило потому, что она играла песню сирены, чтобы открыть Врата.

      Сегодня вечером это сделала я, но, похоже, Скованные, наоборот, убегали от меня. А моего ожерелья они пугались.

      – Но ей все еще угрожает опасность, – настаивает Жюли. – Нам стоит снова скрыться под землей. И когда Бастьен с Аилессой вернутся…

      – Аилесса не может вернуться! – огрызаюсь я. – Наша мать жива, Жюли!

      Она морщит лоб:

      – Ты говорила, что она прошла через Врата и…

      – Я видела ее с другой стороны Врат сегодня вечером. Она сказала, что жива, и, кажется, не обманывает. – Я медленно втягиваю воздух. Мои проблемы далеки от решения, но все же становится легче, когда делишься ими с кем-то. – Пока Одива заперта там. Но она хочет, чтобы Аилесса помогла ей выбраться оттуда.

      С мгновение Жюли обдумывает мои слова.

      – А ты не думаешь, что тебе стоит предупредить Аилессу?

      Я тру лицо рукой.

      – Не знаю.

      Сегодня я и сама получила предупреждение. Сначала мне показалось, что серебряная сова защищает мою сестру от очарования Подземного мира, но, возможно, птица знала, что наша мать будет поджидать у Врат Аилессу. Прикусив губу, Жюли поглядывает в сторону Довра. Если бы высокие башни замка Кре не осыпались, мы бы могли с них увидеть крепостные стены Бо Пале.

      – Послушай, – говорит она, – я не знаю, что сказать об Аилессе и вашей матери, но Бастьен – мой лучший друг. Ты сегодня оставила его в непростой ситуации и просто обязана что-то сделать, чтобы это исправить.

      Она протягивает мне мешок, который извивается из-за дергающегося внутри полоза.

      – Так сделай же что-то, Сабина. Что-то правильное.

      Я вздыхаю. «Мне нужно исправить тысячу вещей. Так почему бы не начать с этого?» – успокаиваю себя я и забираю мешок.

      – Молодец, – говорит Жюли. – Поторопись.

      Пробормотав прощание, я быстро возвращаюсь в Шато Кре, а затем поднимаюсь в одну из невысоких неразрушенных башен, в которой находились покои матери. У нее хранилась небольшая коллекция ритуальных клинков – костяных ножей, которые она использовала для жертвоприношений, чтобы получить благодати животных.

      Выбрав изогнутый кинжал, которым она убила гадюку, я развязываю мешок и бросаю его на пол. А затем поднимаю клинок, готовясь нанести удар в любой момент. Еще месяц назад меня бы уже начало тошнить, но сейчас лишь урчит в животе. Да и отвращение я испытываю лишь к себе. Ненавижу жажду плоти, полученную от благодати шакала. А убийство змеи только усугубит ее. От этой мысли я вздрагиваю. Какие еще «подарки» я получу сегодня вечером? Мать получила благодать от асписовой гадюки. Как это повлияло на нее?

      Змея выглядывает из мешка. Ее зрачки круглые, а голова плоская и треугольная. Жюли говорила, что полозы сплющивают голову, когда чувствуют опасность. А сейчас для нее именно