Назови меня по имени. Ольга Аникина

вскипал каждый раз, когда Владимир Львович заводил разговоры о высшем образовании.

      – Володя, – говорила Светлана Павловна мужу, – посмотри, у ребёнка снова тахикардия.

      – У него всегда тахикардия! – бушевал отец. – А у меня, между прочим, давление. Могли бы поберечь отца, уже недолго осталось!

      Владимир Львович был гипертоником. Светлана Павловна однажды поделилась с Машей опасениями насчёт его здоровья и рассказала, что на плановом обследовании его головного мозга выявилось несколько микроинсультов, которые мужчина, возможно, несколько лет назад перенёс на ногах.

      Тогда Светлана Павловна предложила сыну соломоново решение: пусть отцу кажется, что мальчик во всём соглашается со старшими и готовится к своей будущей работе в министерстве. В награду за это Светлана Павловна из личных средств обещала оплатить Алёше частного учителя рисования, самого лучшего, какого только можно было найти. Она обещала ненавязчиво, исподволь вести с Владимиром Львовичем разговоры об Алёшином будущем и в этих разговорах отстаивать исключительно Алёшины интересы. Возможно, женщина искренне верила в то, что сможет повлиять на своего мужа, и Владимир Львович, сменив гнев на милость, рано или поздно даст Алёше отцовское благословление. А может, она просто надеялась, что сын вырастет и передумает.

      Оплату подготовки к экзаменам в вуз Алёшиной мечты мать тоже брала на себя. Большим достижением она считала свою лучшую находку, Машу, репетитора сразу по трём необходимым предметам – русский, литература и история.

      Учитель рисования тоже нашёлся. Николая Фёдоровича Кайгородова знала вся неофициальная художественная тусовка Москвы и Петербурга, но Алёша обращался к нему просто: «Дядя Коля». Впрочем, это прозвище было известно гораздо шире, чем настоящая фамилия художника, и даже Маша, которая плохо разбиралась в современном искусстве, раньше не раз слышала о «дяде Коле – звезде московского подполья».

      Это был изжелта-смуглый, когда-то темноволосый, а сейчас полуседой мужчина с бородой и жёсткими, сбитыми в плотный колтун волосами. В ухе у дяди Коли болталась серебряная цыганская серьга. Человек он оказался ещё не старый, но основательно потрёпанный неудачами и искалеченный тягой к выпивке. Побороть эту тягу не смог ни он сам, ни врачи, поставившие Кайгородову на сороковом году жизни диагноз «цирроз печени». На уклад дяди-Колиной жизни этот диагноз никак не повлиял, разве что среди его любимых тостов появился ещё один: «Ну, за цирроз!»

      Светлана Павловна помнила дядю Колю ещё по своему прежнему, подмосковному бытованию, когда молодой художник только начал покорять московскую богему. Музей, где Алёшина мама работала в молодости, приобрёл несколько дяди-Колиных работ, и мастер иногда заглядывал к Светлане Павловне на службу, как будто в гости. Может, он надеялся, что музей раскошелится и купит у него стилизованный городской пейзаж. А может, мужчине просто нравилась Светлана Павловна, тогда ещё стройная, русоволосая девушка с короткой толстой косой