Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах. Юз Алешковский

из двух: или мы совместно будем каждый день бороться с пылью, или ампутируем нашей собаке хвост. Сведём, так сказать, на нет виляющий момент, и всё будет в порядке. И вообще: если щенок вносит в нашу жизнь столько неудобств, то, возможно, следует ему подыскать новых хозяев? – Папа начинал расходиться. – А ты хочешь остаться на второй год в первом классе? Почему не сделал уроки? Думаешь, обучать щенка важней, чем учиться самому? Он уже сам зажигает свет, а ты никак не научишься читать по слогам!

      – А зачем меня в школу отдали? Я самый маленький в ней! Меня дразнят Двумяпортфелями! Надо было написать в метриках, что я родился второго сентября, а не тридцать первого августа. Я бы ещё год ходил в сад и читать научился, – сказал я и тут же пожалел об этом.

      – Так, значит, если бы ты тогда умел говорить, ты посоветовал бы мне подделать твои метрики? Тебе жаль, что ты в начале жизни не обманул государство? – тихо спросил папа.

      Я замотал головой, потому что не помнил, чтобы у меня когда-нибудь появлялось такое желание.

      Мама молча всё это слушала. У неё с папой – я ещё раньше понял – был договор: когда он меня ругает, она молчит, а когда она – помалкивает папа.

      – Митя, если ты кончил, то скажу кое-что я, – наконец вмешалась мама.

      – Нет! – заупрямился папа. – Разговор далеко не окончен! Прошла целая школьная неделя, а в твоих тетрадках кляксы и какие-то червяки вместо прямых линий! У тебя, может быть, дрожит рука?

      – Она как-то не двигается, – сказал я.

      – А при разборке моей кинокамеры у тебя двигалась рука?

      – Двигалась, – сказал я.

      – Короче говоря, мне всё ясно, – заявил папа и после этого неожиданно потребовал, чтобы в течение завтрашнего дня Кыш был обучен не наливать на полу лужи.

      – Митя! Пойдём подышим свежим воздухом, – вдруг предложила мама.

      Это значило, что она не хочет, чтобы я присутствовал при её серьёзном разговоре с папой.

      – Там холодно, – поёжившись, сказал папа.

      – Надень пальто.

      – Но оно на полатях.

      – А ты достань. Пора, – сказала мама, и папе ко всему прочему пришлось доставать пальто, а мне снова держать стремянку.

      Потом они ушли дышать свежим воздухом.

      Кыш уныло лежал на матрасике. Он как будто чувствовал себя виноватым.

      «Завтра привяжу его, когда пойду в школу, пока привыкнет не устраивать везде ералаш», – подумал я и посмотрел в окно.

      Папа и мама не спеша ходили по скверику. Папа что-то горячо доказывал, размахивая руками.

      Я сел за уроки и начал новую тетрадку. А Кыш встал за стул, стоявший перед моим столиком, и смотрел, как я вывожу пером чёрточки и нолики и макаю ручку в чернила. От интереса он высунул язык, но не мешал мне. Наоборот, у меня получилось несколько очень ровных палочек с хорошим нажимом и совсем мало клякс. Потом я учился читать по слогам.

      Потом вернулись мама и папа. Папа сказал:

      – Знал бы, никогда не стал бы есть пуд соли с этим человеком! Предатель дружбы!

      – Всё-таки, по-моему, ты не прав, – сказала мама. – И пока не признаешь это, будешь