Колье с изумрудами. Людмила Петровна Шмидт

моего Олежечку.

      Нет, это уже чересчур. Всё как раз наоборот. Ника, сколько я помню, всегда была влюблена в Олега. Это, конечно, не исключало редких связей на стороне, но все они были случайными, назло Олегу и его очередной любовнице. Из-за них на жизнь Олега никто бы не стал покушаться. Если в чём-то Ника и виновата, то только в том, что не выгнала его раньше.

      Вдвоём с Валерием Петровичем мы кое-как оторвали Елену Викторовну от Ники и усадили в кресло. Я срочно стала капать валерьянку, а Ника убежала в ванную и закрылась там на ключ.

      – Вот, выпейте, и успокойтесь, – сказала я как можно строже. В моём представлении такие дамы понимают только язык приказа. Уговаривать их бесполезно.

      Елена Викторовна залпом выпила снадобье и залилась слезами, приговаривая и причитая при этом:

      – Это всё она, она виновата. Олежечка, он же такой мягкий, такой добрый, Он всё для неё, а она… Она даже расписаться с ним не захотела.

      Вот это новость! Нет, поистине материнская любовь слепа. Особенно в таких обстоятельствах.

      – Что вы говорите! – не выдержала я несправедливости. – Олег же сам не хотел идти в загс. А Ника вовсе не виновата в его смерти. Я вам очень сочувствую, но зачем же валить всё на Нику. Она всю ночь не спала, переживала, ей нисколько не лучше, чем вам.

      – Вы извините нас, – начал оправдываться Валерий Петрович. – Мы только утром узнали о смерти Олежика. Леночка, как узнала, что его убили здесь во дворе, немедленно захотела сюда поехать.

      О мёртвом или хорошо, или ничего, поэтому я не стала доказывать родителям Олега, что он сам виноват в своей смерти, а попыталась их выпроводить и этим спасти Нику от новых нападок её несостоявшейся свекрови.

      – Что вы, Валерий Петрович, я вполне вас понимаю, у вас большое горе. В такой ситуации каждый ведёт себя не так, как обычно. Вы уж извините, я не приглашаю вас на чай, мы очень торопимся. Нике нужно в полицию, там завели дело, и она должна дать показания. Это, конечно, простая формальность, но ехать надо. Тут уж ничего не поделаешь.

      – Да-да, мы уже уходим, – Валерий Петрович оказался понятливым. – В полицию, наверное, нас тоже вызовут или домой к нам придут. Я, знаете ли, с такими делами незнаком. Леночка, пойдём.

      Он помог жене подняться, взял её под руку и повёл к двери. Елена Викторовна за те несколько минут, что пробыла у нас, стала совсем другой. Она даже как-то стала ниже ростом, сгорбилась, всхлипывая и вытирая глаза платочком, который заботливо протянул ей муж, она безропотно позволила себя увести. Мне стало её даже жалко, по-настоящему. Я с грустью смотрела им вслед и молчала. А что тут скажешь? Потеря сына, которому нет ещё и тридцати, причём ещё вчера абсолютно здорового… Такого даже врагу не пожелаешь.

      А Валерий Петрович, каков! Видно, что сам убит горем, а о жене заботится, как о ребёнке. И как у такого отца вырос такой грубиян и ловелас?

      У двери он оглянулся, хотел, видимо, ещё раз извиниться, но только махнул рукой и вышел. Наверное, и у него сдали нервы.

      Я постучала Нике в дверь:

      – Выходи!