Ловец удовольствий и мастер оплошностей. Вячеслав Борисович Репин

монастыре? – еще больше недоумевал я. – Серьезно?

      – Ну, как бы да. Есть такой статус… ни то ни сё, – объяснила она, виновато косясь на меня светло-серыми зрачками.

      Она следила за мной одними глазами. На дне ее глаз я не мог не видеть укоризны.

      – Если так, то разве можно в вашем положении ходить по паркам, пикники устраивать?

      – Почему же нельзя?

      Теперь я смотрел на нее другим взглядом. У нее было довольно правильное славянское лицо. Немного широковатое, как у моей матери на снимках из ранней молодости. И такая же фигура – тоже слегка широковатая, несмотря на стройность и некоторое худосочие. Только теперь я понимал, что, помимо спокойствия и тишины, которую я видел или угадывал в ее глазах, на дне их таилось что-то настораживающее. Казалось, еще один миг – и мне придется за что-то отдуваться, отвечать на какой-нибудь вопрос, который никто никогда мне еще не задавал.

      Вряд ли Элен была красавицей. Но она как-то с ходу обращала на себя внимание своей редкой породистостью. Из-за свежей гладкой кожи на лице, несмотря на подростковые прыщики и мимику, она выглядела совсем юной, чем-то напоминала мне ребенка, которого мне по какой-то причине доверили. Шутка ли, она уступала мне по годам более чем на двадцать лет. Но я уже настолько сжился с этим самоощущением, для меня обычным, – с самоощущением степного волка, – что на многие вещи я смотрел просто, почти арифметически. Поэтому я и испытывал перед ней неловкость. Я вдруг казался себе нелепым и наивным, раз уж не способен понять, что возраст, как ни крути, обязывает человека на определенное поведение, что не может нормальный, почти пятидесятилетний мужчина вымеривать подобным взглядом женщин, которые младше его в два раза. В этом было что-то эгоистичное, грубое.

      Словно угадывая мои мысли, она едва заметно улыбнулась – одними глазами. Мол, не волнуйтесь, я всё понимаю.

      Духота становилась еще и грозовой. Вскоре стал накрапывать дождь. У нас были все шансы как следует промокнуть.

      Ей стало лучше, она села на скамье и решительно произнесла:

      – Всё…

      Я предложил переждать дождь в ближайшем кафе. Через четверть часа мы поднялись на улицу. И нам не сразу удалось выбрать тихое кафе.

      Принесли кофе. Ей еще и сладкий яблочный пирог. Я заставил ее согласиться на угощение, ведь в сквере на набережной она почти ничего не ела. В кафе мы просидели до пяти вечера…

* * *

      Элен родилась в Сибири. Родители, мать и отец, оба врачи, вместе погибли в автомобильной катастрофе, когда ей не было шести лет. Таким образом они с братом, а он был младше ее на три года, попали на воспитание к бездетным дяде и тете. Тетя – учительница. Дядя – военный. С ними брат и сестра прожили детство, юность. Заботилась о них вся многочисленная родня, разбросанная повсюду, от Владивостока до Украины. Они ни в чем не нуждались и как-то не очень страдали, как Элен меня уверяла, от того, что стали приемными детьми. Сиротами они себя не чувствовали.

      Потом она поступила в Берлинский университет, но и сама не знала зачем. Было время, когда