Загряжский субъект. Василий Воронов

кто не без слабостей, и в «Шалашах» балуются, но не до такой степени. Хоть режь, а байстрюки – брехня самая настоящая. В карты, например, играют, это точно. Кто сегодня не играет в карты? Под интерес вполне невинный: проигравших били картами по носу. Количество карт для экзекуции соответствовало оставшимся у «дураков». Иногда толщиной до трети колоды. Особой жестокостью отличался Курлюк. Он наклонял голову жертвы так, чтобы нос располагался плашмя. И бил резко, с оттягом. Приседал и хекал, как молотобоец, удар разносился по саду щелканьем кнута.

      После одной такой игры отец Амвросий явился в храм на литургию… с неприлично набрякшим носом. Пошли слухи, что батюшка запил. После этого он действительно запил и отсиживался у Дрюни, пока не сошли опухоль и краснота.

      Однако вернемся в сад. Курочка припер две корзины снеди: колбас, окороков, икры, балыков, салатов, грибов, отварного осетра, коробки коньяка и сухих вин, две упаковки минералки. Антонина нажарила целую гору тарани. Компания за столом преобразилась. Все, за исключением отца Амвросия, сидели в галстуках, выбритые и причесанные. Дрюнина бородища отливала начищенной медью, чуб перекатывался волнами, зеленые кошачьи глаза перебегали по столу. Выпили за Спас, за Загряжск, за Антонину Светличную. Ели и пили много и жадно – народ здоровый, старательный. Дрюня начал рассказывать, как он устанавливал крест на Вознесенском соборе:

      – Альпинисты на растяжках, как червяки, а я без страховки…

      У отца Амвросия задергалось веко, он тут же возразил с юношеским пылом:

      – Врешь, яко пес! Я благословлял на поднятие креста мастеров из Троице-Сергиевой лавры! Устыдись, Дрюня.

      Дрюня нахально посмотрел на друга, ласково потрепал его по щеке.

      – Я, батюшка, без твоего благословления лазил.

      – Врешь, не было тебя на куполе!

      – Свидетели, батюшка, есть. Вот и Певзнюк в своей газете писал. Скажи, Певзнюк!

      Певзнюк, однако, молчал.

      – Врешь, врешь!

      Дрюня не раз доводил батюшку до греха. Тут же начиналась потасовка. Их дружно разнимали, потом пили мировую. Пару дней Дрюня носил царапины на щеке, а отец Амвросий фонарь под глазом. Курлюк встал, возвышаясь над столом, как горный валун. По стриженому затылку струйками стекал пот. Он был торжествен, как на похоронах.

      – Господа! Мы собрались здесь… Гм… Нас пригласили…

      Курлюк потел и волновался, все насторожились.

      – Я прошу, Антонина… подойди ко мне.

      Антонина уплетала семгу и облизывала губы, ямочки на щеках так и подмигивали друг дружке. Челка настырно лезла в глаза, Антонина ловко сдувала волосы в сторону. Пританцовывая, она подошла к Курлюку и хлопнула его ладошкой по животу.

      – Ты что-то задумал, пузанчик!

      Курлюк положил тяжелую длань на ее голову.

      – Дрюня… Андрей Васильевич! Подойди к нам, дорогой!

      Дрюня, предчувствуя недоброе, стал поодаль.

      – Ближе, ближе…

      На кудлатую голову Дрюни также легла рука Курлюка.

      – Друзья