Вернувшийся с Войны. Мир Tornscape. Алдвин Альтендантский Мортенсон

от друга – ведь в случае вражеского вторжения им придётся обороняться вместе, плечом к плечу. Конечно, была своя специфика, но даже у жителя более спокойных центральных регионов Кригмарка, не говоря уже об иностранцах, вызвал бы некоторое удивление вид стражи, постоянно облачённой в кирасы и шлемы. Стражники в ранге от десятника и выше были обучены пользоваться мушкетами и даже, в случае необходимости, смогли бы заменить расчёт тяжёлого стреломёта. К счастью, им ещё не выпадало шанса воспользоваться этими знаниями на практике… Пока что.

      Все эти солдаты и стражники образовали нечто вроде оцепления возле главных городских ворот и на основном пути следования уходящих оттуда экипажей. Подобное зрелище тоже было для Брокка более-менее привычным, но никогда ещё – в таком масштабе. Людей просто-напросто не хватало, чтобы прикрыть своими спинами кажущуюся бесконечной цепочку повозок, перевозящих мёртвые тела. Спустя томительно долгие минуты наблюдения за этим зрелищем, даже у стойких людей Кригмарка начали появляться вопросы.

      – Мы проиграли… – отдельные обрывки фраз, циркулирующих среди народа, то и дело начали складываться в эти два простых слова. И такое, увы, тоже было совсем не редкостью в эти дни. Успехом считалось, если отряд разведчиков в принципе возвращался из-за стен, хоть в каком-то составе. Но там и масштабы были несопоставимы, и цели стояли совершенно другие. Официально это, конечно, нигде не объявлялось, но любому мало-мальски здравомыслящему человеку было ясно, что командование сделало большую ставку на эту операцию.

      – Большому кораблю – большие рифы, – хмуро пробормотал один из горожан, чья засаленная одежда и манера речи безошибочно выдавала в нём бывшего моряка. Тяжело опираясь на костыль, он проводил взглядом единственного уцелевшего глаза очередную накрытую дерюгой повозку. Пожилой мужчина не особо переживал насчёт её содержимого – родственников в городе у него не было. Но далеко не все здесь были такими одиночками, как он.

      – Сын… Сынок мой… Не видели моего сына? – причитала пожилая женщина, сжимая в руках потёртый, нарисованный углём на жёлтом пергаменте, портрет. Она переходила от одного стражника к другому, но те либо молча отворачивались, либо сквозь зубы требовали от неё отойти и не мешать. Однако женщина не отставала и, наконец, смогла нагнать голову процессии, где, опираясь друг на друга, лежали и сидели раненые солдаты.

      – Вы не видели моего сына?! – громко закричала она, поднимая пергамент над головой, – десятник Бергманн из четвёртого взвода!

      Вздрогнув, один из солдат с головой, замотанной в пропитавшиеся уже кровью бинты, поднял голову на звук, и посмотрел на портрет. Собственно, только один глаз у этого раненого из-под бинтов и торчал. Пристально всмотревшись в портрет, солдат издал протяжный, полный боли, вздох, и, наконец, ответил. Слова давались ему с явным трудом, и, не видя, в каком состоянии был его рот, невозможно было сказать, каких страданий для него в этом действе оказалось больше – физических, или же душевных.

      – Он мёртв, –